Эдриан Маршалл - Дорогая, где Бобстер?
Кроме того, не похоже было, что бервикцы вышли после проповеди Донована Перквилла кроткими и смиренными людьми. Напротив, на их лицах кроме страха теперь читалось возмущение: доколе эти злонравные Крейны будут портить жизнь богопослушным жителям Бервика?!
Из церкви я вышла со странным осадком на душе — меня терзали мрачные предчувствия. Донован Перквилл, искренне обеспокоенный моей заблудшей душой, советовал мне беречь себя и хотя бы изредка в мыслях обращаться к Богу. Не знаю, прочитал ли он в моих глазах тревогу или дал отеческий совет, но он советовал мне уехать из города, во всяком случае пока в Бервике снова не настанет относительное спокойствие.
…Конечно, я не собираюсь следовать его совету. Во-первых, мистера Стемплтона вряд ли убедят слова пастора, когда он узнает, что я не собрала должного количества материалов для статьи, а во-вторых, меня бесит сама мысль о том, что я сбегу из города, как крыса с тонущего корабля, оставив здесь Стю, чья судьба мне далеко не безразлична. Ну и в-третьих, я очень хочу знать, что все-таки на самом деле происходит в этом городе, и понять, где вымысел, а где правда.
Мне вспомнилось, как однажды после очередной моей удачной статьи мистер Стемплтон вызвал меня к себе в кабинет и сказал:
— Вы знаете, что пишете паршиво, мисс Уаскотт?
Я кивнула, потому что и впрямь никогда не считала, что пишу хорошо.
— И все же после каждой вашей статьи в редакцию приходит куча восторженных писем. Вы пишете паршиво, мисс Уаскотт, — повторил мистер Стемплтон и улыбнулся, — но чертовски искренне.
Не знаю почему, но эти слова врезались мне в память. Может, в них скрыта одна из тех причин, по которым я не хочу покидать город. Если я сбегу, то ни за что не смогу написать правдиво и честно о том, что действительно здесь происходит. Мысль о бегстве будет постоянно преследовать меня и лишит все мои последующие статьи той атмосферы, которую я всегда старалась в них создать. И, кажется, это мне до сих пор удавалось…
Но я отвлеклась. Возле церкви меня встретил Стив. Миссис Мобивиш ушла домой, чтобы подготовить стол к сочельнику. Стив на этот раз был без машины, поэтому ничто не мешало нам прогуляться и поболтать. Я, теплолюбивое создание, уже привыкла к местным холодам, поэтому даже обрадовалась возможности пройтись со Стивом по Бервику, где этим вечером было светло как никогда. А все из-за свечей, которые местные жители расставляли даже на подоконниках, и электрических гирлянд, которыми наконец-то украсили дома к Рождеству.
Мне не терпелось услышать от самого Стива, как прошло его детство в Бервике, но, поскольку за это время мы с ним очень сблизились, задать этот вопрос на правах журналистки с моей стороны было бы бестактно. Я долго колебалась, прежде чем перейти к этой щекотливой теме, но Стив, к счастью, сам дал мне кончик путеводной ниточки, заговорив о миссис Мобивиш, у которой, как выяснилось, он планировал остановиться, пока не увидел около гостиницы продрогшую девушку с лохматым псом. Я принялась извиняться за доставленные неудобства, но Стив сказал, что ему не составило труда найти жилье в Бервике.
— Даже спустя столько лет меня узнают здесь в лицо, — улыбнулся он, и я заметила в его лице ту самую боль, которая неизбывно проступала даже сквозь улыбку всякий раз, когда мы заговаривали о его прошлом или о Крейнах.
Естественно, я не могла не уцепиться за эту нить.
— Стив, ты не обидишься на меня, если я кое о чем тебя спрошу?
— На тебя? — Стив посмотрел на меня с такой трогательной нежностью, что у меня защемило сердце — ведь та, кому он доверяет, собирается разбередить его старую рану. — Тебе надо очень постараться, чтобы обидеть старика, Джо. А я уже неплохо тебя изучил и знаю, что стараться ты не будешь.
Ну разумеется, я возразила: Стив далеко не старик и я не считаю, что молодость заканчивается, когда тебе перевалило за тридцать, и наконец-то решилась задать мучивший меня вопрос.
Нельзя сказать, чтобы Стив очень уж помрачнел, услышав о том, что я узнала от Стю, скорее на его лице появилось разочарование.
— Я и сам хотел тебе рассказать, — признался он. — Конечно, мне неприятно, что ты узнаешь об этом через третьи руки. Я никак не мог найти подходящего случая, да и мне трудно говорить об этом.
— Если ты ничего не расскажешь, я пойму, — вырвалось у меня. — Рядом с тобой не журналистка из «Мэджик сфер», а просто Джо Уаскотт, твоя знакомая.
— Больше чем знакомая, — произнес Стив, но, поймав мой удивленный взгляд, поспешил продолжить: — Нет, я расскажу. Все равно ведь собирался. И потом, ты, наверное, единственный человек, с которым я готов без сомнений разделить свое прошлое.
И снова эти полунамеки. Я не раз слышала их от Стива, но в них не было ничего конкретного. Но я спросила его вовсе не о том, как он относится ко мне, а потому не стала уточнять, что он имеет в виду.
Стив начал свой рассказ, который оказался едва ли не более жутким, чем сама легенда о Крейнах, которую я слышала из уст миссис Мобивиш.
Сэмюел и Ванесса Крейн усыновили маленького Стива, когда тому не исполнилось еще и года. Ванесса Крейн — единственный человек в этой семье, относившийся к Стиву с теплом и нежностью, — говорила ему, что он родился в Уэльсе, что его настоящая мать умерла, а отец ничего не знает о его существовании.
Пока Стив был младенцем, Сэмюел, приемный отец, не обращал на него внимания, и лишь когда сын повзрослел, вдруг заметил, что в его доме, оказывается, живет ребенок, и, по словам самого Стива, равнодушное отношение оказалось в этом случае куда лучше такого внимания.
Мне было непонятно, для чего Крейны вообще взяли чужого ребенка. Стив мог объяснить это лишь со слов матери: врачи сообщили Ванессе Крейн, что она никогда не сможет иметь детей (если вспомнить историю рода Крейнов, то для нее это скорее было благом, нежели несчастьем), а ей, несмотря ни на что, очень хотелось иметь ребенка. Много позже Ванессе удалось забеременеть, но несчастная женщина умерла при родах. Именно это событие окончательно утвердило Стива в решении оставить страшный дом.
Атмосфера, царившая во владении Крейнов, была жуткой и тревожной. По темным лестницам — плотные шторы в доме всегда держали закрытыми — бродила полоумная прабабка, которая не понимала, в каком времени она живет. Прабабка много говорила, и от ее болтовни, от ее страшных воспоминаний у Стива волосы на голове вставали дыбом. Своего мужа она считала настоящим вампиром. По ее словам, этот страшный человек пытался искусать даже собственную жену. Она твердила, что мертвый прадед никогда больше не вернется домой и не будет пить кровь родных, потому что ей удалось об этом позаботиться. О своем сыне, Генрихе Крейне, прабабка говорила, что пожар, случившийся во владении, изуродовал его тело и поэтому ему теперь тоже приходится носить страшный вампирский плащ, в котором его и похоронят.
