Кэтти Уильямс - Друг детства
— А как насчет вас, Элли? Вы-то когда-нибудь жили полнокровной жизнью? Или вы считаете, что вся ваша жизнь сводится к работе?
Ну почему она не видит очевидных вещей? Это все равно что говорить с кирпичной стеной, подумал он. Она хочет, чтобы все в ее жизни было разложено по полочкам и распланировано, но в настоящей жизни так не бывает, и именно в атом заключается ее главная прелесть.
— Это нечестно! — воскликнула Элли.
И он, оторвавшись от своих мыслей, попытался вспомнить, что же говорил перед этим.
— Может быть, и нет, но поймите, я просто хочу, чтобы вы трезво посмотрели на свою жизнь. Если вы руководствуетесь здравым смыслом, когда принимаете решения, — это хорошо, но если при этом ваше сердце не согласно с вашим рассудком, то ни к чему хорошему это не приведет. Можете ли вы, положа руку на сердце, сказать, что ваш предстоящий брак — это правильное решение?
Джеймс понял, что его слова звучат ханжески. Он никогда не был ханжой. И он никогда раньше не старался повлиять на чьи-то решения. Он всегда считал, что взрослые люди должны учиться на своих собственных ошибках и давать им советы бесполезно, так как они все равно им не последуют.
— Мне кажется, вы настолько были увлечены своей медицинской карьерой, что целый огромный пласт жизни прошел мимо вас. — Джеймс тяжело вздохнул, высказав эту доморощенную мудрость. Он чувствовал, что теряет нить разговора, и не мог оторвать глаз от ее лица.
— Иными словами, вы хотите сказать, что со мной скучно.
Джеймс слышал ее голос, но смысл сказанных слов почти не доходил до него.
— Вы считаете, что я деловая женщина, с ограниченными интересами, не способная заниматься ничем, кроме своей работы. Почему вам это не сказать мне напрямик?
Что она говорит? Джеймс просто не воспринимал смысла ее слов. Он следил за движением губ Элли, как немой, читающий по губам.
— У вас очень красивый рот, — пробормотал он сипло.
— Что?! — Элли посмотрела на него, и в ее глазах он увидел сильное смущение.
— Ваш рот. У вас очень приятный рот. — Он подался вперед и с удивлением почувствовал, что нервничает как пятнадцатилетний мальчишка. Он взял ее голову в свои ладони и повернул к себе.
Элли попыталась высвободиться. В ее глазах была паника. Но в них было также и кое-что другое. Какое-то сильное чувство, которое билось внутри ее и не находило выхода. И тогда он догадался, что и ее снедает такое же сильное и опасное желание, которое испытывал и он. Да, она боялась. Но боялась не его, а самое себя.
— Здесь нет ничего страшного, — услышал он свой голос, как бы доносившийся откуда-то издалека. Ее ответ, если она и ответила, он не услышал, потому что его переполнило желание. Он притянул ее голову к себе и приник губами к ее губам.
Джеймс был почти уверен, что Элли оттолкнет его, но она не сделала этого. Эта ее неожиданная уступчивость заставила его делать то, что он до сих пор считал невозможным.
Элли закрыла глаза и откинулась назад, а он целовал ее шею, нежно прикасался к ней губами, чувствовал чарующий вкус ее кожи. Ее дыхание все учащалось.
— Вы не должны этого делать, — пробормотала она со стоном. — Вы не понимаете, что делаете. Мы оба не понимаем!
— Я понимаю. — Голос у него слегка дрожал. И Джеймс не мог заставить себя перестать целовать ее. Никогда в жизни он не испытывал столь сильного желания!
Он провел языком вдоль ее уха, и она тихо застонала от наслаждения.
— Джеймс… Мы не должны делать это…
Он опять слышал страх в ее голосе, но сильнее этого страха в нем слышалось желание. И Джеймс продолжал с большей страстностью целовать ее, чтобы не дать логике взять верх над чувствами.
Он пробормотал что-то успокаивающее, притянул ее к себе и застонал от счастья, когда Элли прижалась к нему всем телом, как кошка, которая трется о ногу хозяина.
— Только скажи — и перестану. Ты хочешь, чтобы я перестал?
Интересно, неужели он смог бы справиться с собой? Джеймс прикоснулся к ее бедру и едва не задохнулся от прилива желания.
— Нет, не останавливайся, — она вся дрожала от возбуждения, — я хочу тебя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Итак, это случилось. Та правда, которую Элли безуспешно пыталась скрыть от самой себя, выплыла наконец наружу. Это признание заставило ее почувствовать себя обнаженной и беззащитной — чего она боялась больше всего на свете. Этот мужчина появился как темная грозовая туча и перевернул всю ее жизнь.
Элли посмотрела на Джеймса, а затем отвернулась. Ей казалось, что в груди у нее порхали тысячи птиц и бились крыльями о грудную клетку.
— Я выключу свет, — хрипло сказал Джеймс.
— Нет. Я сама выключу.
Ей не терпелось поскорей оказаться в темноте, которая, как она надеялась, успокоит ее. Элли чувствовала, что утратила всякий контроль над собой, но был ли смысл пытаться восстановить его? Был ли смысл пытаться сопротивляться той власти, которую Джеймс имел над ней?
Элли знала, что он никогда не смог бы принудить ее переспать с ним. Но бегство никуда не вело. Она продолжала чувствовать в себе горячие импульсы страсти и знала, что, рано или поздно, все равно окажется с ним. Он был прав, говоря, что всю жизнь она от чего-то бежала. Когда-нибудь ее ноги откажут, и она уже не сможет убежать от себя.
Элли села на постели рядом с Джеймсом; в ней боролись мука и предвкушение.
— Скажи, Что ты не передумала! — В его глазах светилось желание.
— Джеймс… так нельзя… я ведь помолвлена…
Правда, сейчас помолвка не казалась ей правильным поступком: на самом деле это просто была безнадежная попытка привести свою жизнь в порядок. Она попыталась подумать о Генри, но не смогла удержать его образ даже на несколько секунд. Человек, находящийся рядом с ней, имел слишком большое влияние на нее — она не могла думать ни о чем и ни о ком, кроме него.
— Помолвка была ошибкой, ну почему ты не хочешь признать это?
— Может быть, и вы — ошибка?
— Почему?
— Потому, что то, что мы делаем, — это сумасшествие, — прошептала она.
Да, это было сумасшествие. Она сгорала от желания дотронуться до него, но боялась, что, если она сделает это, ей обожжет руки.
— Почему? Почему это сумасшествие? Потому, что ничего подобного раньше с тобой не случалось? Потому, что это не так просто и ясно, как твоя медицина?
— Потому… — Ее дыхание стало учащаться. Она попыталась собраться с мыслями, но не могла этого сделать. Она просто знала, что это сумасшествие, и все.
Он обнял ее за шею, притянул к себе и поцеловал в угол рта.
— Раздень меня, — пробормотал Джеймс Элли на ухо. Его голос был низким, густым, властным.
