Кэтрин Спэнсер - Мой нежный цветок
Говорил он с очевидной тревогой, хорошо ей понятной.
— Не стоит, — подтвердила она. — Заведомая порча имущества гораздо опаснее, чем спонтанное выступление недовольных. Тут пахнет преступлением, и тому, кто решит сопротивляться, может не поздоровиться.
— Вот-вот. Я волнуюсь не столько за собственную безопасность, Кассандра, сколько за твою.
Поэтому и намерен максимально ограничивать твое участие в делах фирмы. Чем меньше внимания ты привлечешь, тем лучше.
Ее раздражение утихло при виде его очевидного беспокойства и заботы, она спросила:
— Ты знаешь, кого винить в вандализме?
— Подозреваю месть со стороны некоторых не обремененных моралью работников.
— И что предполагаешь делать?
— Восстановить старый порядок вещей. — Сейчас он как будто извинялся. — Что означает — наше пребывание тут затягивается.
Ужасная мысль пронзила ее.
— Ты же не собираешься остаться здесь насовсем, приняв бразды правления от матери? — спросила она с трепетом.
— Нет, — твердо заверил он. — Ты ведь знаешь, что обязанности у нас в семье распределены. Мое место не здесь. Но если наше основное производство перестанет функционировать, нам придется задуматься о других источниках дохода.
— Боже мой, я не думала, что дела так плохи. Она прикусила губу. — Если проблема в деньгах, я, возможно, смогу помочь. Никому, кроме нас с тобой, не обязательно знать об этом.
— Ни в коем случае, Кассандра! Я точно так же женился на тебе не ради твоих денег, как и ты выходила замуж не ради моих.
— Конечно, ты и не знал, сколько их у меня. Но так случилось, что бабушка оставила мне значительное наследство.
— Да хоть бы и все сокровища мира, — откликнулся он. — Это не твоя проблема, я не допущу, чтобы ты пострадала при ее решении.
— Но к кому ты обратишься? В полицию?
— Нет. — Он взял ее щетку и принялся задумчиво расчесывать ей волосы. — Здешнее общество живет замкнутой жизнью и по возможности никого в нее не пускает. Каждый имеет родственные отношения, обычно благодаря брачным союзам, со своим соседом. Даже если и можно выяснить конкретного виновника, ответственного за нанесенные повреждения, обращаясь за помощью в государственные структуры, мы ничего не добьемся. Кроме общественного осуждения. Человек за решеткой не может заботиться о своей семье, следовательно, упрятав за решетку одного, мы наказываем целое семейство. А подобное не приветствуется.
Ответ ошеломил ее.
— Не собираешься же ты оставить негодяев на свободе? Но как же так? Таким образом ты поощряешь новые бесчинства!
— Константине имеют репутацию семьи, умеющей постоять за свои интересы, не привлекая посторонних. До последних событий наши работники всегда полагались на нашу порядочность, зная, что им воздается по заслугам. Я докажу, что ничего не изменилось.
— Откуда ты знаешь, что они тебе поверят?
— Я здесь вырос. Понимаю людей, и они меня понимают. В прошлом мы испытывали взаимное доверие. Теперь моя задача — его возродить. А после можно будет разобраться с подонками, покусившимися на нашу собственность.
— Ничего себе! Но ты сильно рискуешь, выступая против них.
— Ничего худшего, чем твой гнев, не предвидится, дорогая, — отмел он ее сомнения.
Конечно, иногда он ведет себя невыносимо самодовольно и излишне мнит о своей персоне, но он ее муж. Как-то незаметно она привыкла к этой мысли и внезапно поняла сейчас, что неплохо бы, если бы и дальше все оставалось по-прежнему.
Риск, которому он может подвергаться, переходя дорогу преступникам, заставил ее побледнеть.
Уже жалея о недавней вспышке гнева, она сказала:
— Тебе надо было раньше мне все рассказать.
— Я предпочел бы никогда не посвящать тебя в грязные подробности этого дела. — Он отложил щетку на столик и умостил руки у нее на плечах. — Наш медовый месяц и без того безмятежным не назовешь.
Она откинулась назад, прислонилась к нему, впитывая идущее от него тепло и ощущение безопасности. Ничего удивительного, что его работники ему доверяют. Сила и уверенность, наполняющие любое его движение, просто вынуждают проникнуться к нему доверием, все кажется возможным.
— Брать на себя заботы другого — в этом и есть смысл брака, Бенедикт, — пробормотала она, закрывая глаза.
Минуту-другую он молча разминал ей плечи.
Потом практически неуловимым движением его пальцы опустились ниже, к основанию ее шеи.
— Брак подразумевает нечто гораздо большее, сага mia, — хрипло сказал он.
В его словах слышалось едва сдерживаемое желание, кровь потекла по ее жилам быстрее.
— Я знаю, — согласилась она, потянув его руку к своей груди.
Ладонь осталась там, жадно обхватив грудь, лаская ее так нетерпеливо, что все в ней встрепенулось, огонек пробежал по телу.
С томным вздохом она открыла глаза, взглянула на себя в зеркало. Встретила его пылкий взгляд, неотрывно следящий за ее отражением.
Казалось, он зачарован движениями ее быстро вздымающейся груди, румянцем разгоревшихся щек, биением синей жилки на шее. В его глазах бушевало темное пламя, готовое спалить их обоих.
Она опустила глаза. Его руки меж тем нащупали пуговицы у ее шеи, медленно, пуговку за пуговкой, расстегнули их, спуская ночную рубашку ей на плечи, по рукам, пока она не упала до талии.
И все время он не отрывал глаз от ее отражения, оценивая ее реакцию, зная, что сводит ее с ума.
— Только не останавливайся, Бенедикт! — молила она.
В ответ он опустил голову к ее шее, коснулся губами, затем зашептал в ухо. И ей не надо было знать итальянского, чтобы догадаться — он говорит на языке любви — истинной любви, не знающей языковых барьеров.
Он изогнулся, и в какой-то момент, плотно прижатая к его бедрам, она ощутила силу его желания. А его губы уже дотрагивались до ее обнаженного тела, точно следуя по голубым жилкам, пролегшим под кожей, пока наконец не нашли напряженный сосок и не прильнули к нему.
Слабый крик сорвался с ее губ. Она изогнулась к нему навстречу, охваченная желанием.
Попыталась вырваться, но он удержал, опуская рубашку, нежно поглаживая ладонями живот.
Бенедикт поднял голову и взглянул на нее. Глаза его горели, грудь вздымалась. Но он не поддастся искушению, как бы велико оно ни было!
Отодвинув ночную рубашку, он сунул руку ей между ног. Они немедленно раздвинулись, приглашая его внутрь.
Этого оказалось достаточно.
Она содрогнулась.
Цветные круги поплыли перед глазами, заволокли окружающий мир. Туман принял ее. Горячий, обволакивающий. Ее тело изгибалось, дрожало. И опять и опять, пока она не начала уже думать, что не вынесет этой сладкой пытки.
