В рабстве её любви (СИ) - Романтика Анна

Увлеченная своим занятием, я совсем не заметила приближения одного человека.

– Вот вы где! Ваше Сиятельство.

Едва ушей коснулся мягкий, глубокий баритон Адриана, все остальные мысли, что вились в голове, напрочь исчезли.

– Вас потеряли, – делился конюх, привязывая неподалёку гнедого Ориона – мне не нужно было поворачиваться, дабы знать: прямо сейчас он улыбается.

Раз он привязывает коня – то намерен здесь остаться. Теперь уже я, так отчетливо это понимая, с трудом могу сдержать свою собственную улыбку.

– Мистер Оливер перевернул поместье вверх дном, – плюхнулся неподалеку мужчина, окинув взглядом, переменившийся к осеннему сезону пейзаж. – А я знал, что найду вас здесь. И вот, не ошибся.

Мне бы хотелось многое сказать этому мужчине – но любая из этих фраз была глупой и неуместной. Оттого ничего не оставалось, кроме как снова уткнуться в листок бумаги, делая вид, что небрежные линии на моем рисунке хоть сколько-нибудь меня интересуют.

Адриан стал немым собеседником в этом тихом и красивом месте, но, когда я украдкой глянула на него сама – он тотчас поймал этот взгляд, подсаживаясь ближе. Впрочем, не пытаясь нарушить благоразумную дистанцию.

– Вы красиво рисуете, – сказал он, заглянув в блокнот, который по инерции тотчас захотелось захлопнуть. Но, понимая, что такое поведение выдаст все мое смущение, я лишь неуклюже улыбнулась.

– Когда я приходила сюда раньше – то из-за густой кроны деревьев совсем не было видно тот домик, внизу склона, – сказала я, указав на плохо изображенный кусочек своего пейзажа грифельным карандашом. – Я вдруг подумала, что душа человека совсем как эта роща у реки. Лишь когда опали все листья – получилось разглядеть то, что все это время было скрыто от наших глаз. Этот маленький заброшенный домик…

Адриан смотрел на старое строение и ничего не говорил, заразившись меланхолией. Это было не очень на него похоже – на человека, которому всегда было что сказать. Поэтому я решила обратиться к нему сама:

– Кажется, вы знали, что там, внизу, тоскливо прячется та развалюшка?

– Да, – нехотя ответил мужчина. – Однажды даже ночевал там.

– Ночевали в заброшенном домике? Почему? – это был праздный интерес, и случайный вопрос. Но то, что я услышала, неизбежно кольнуло сердце.

– Больше было негде.

По тону его голоса я поняла, что мужчина не шутит.

– Вы… Как давно это было?

Мне бы хотелось узнать, как он вообще очутился на улице, без крыши над головой, без теплой постели ночью. Но он велел не спрашивать о его прошлом, поэтому даже на этот маленький вопрос я рисковала не получить ничего, кроме натянутой улыбки.

И все же он ответил.

– Мне тогда исполнилось шестнадцать. Почти десять лет назад.

Шестнадцать… совсем еще ребенок.

В шестнадцать я шла к алтарю с богатым старым графом – и считала себя самой несчастной девушкой на свете. Не знаю, что вынудило Адриана ночевать в заброшенной хижине на одиноком склоне, но, без всяких сомнений, в те времена ему было куда тяжелее, чем мне.

– Не смотрите так жалостливо, – усмехнулся конюх, шутливо щелкнув меня по носу, как соседскую девчонку. – Это было очень давно. Я почти забыл об этом.

– Прошу прощения, что мне пришлось напомнить, - извиняющимся тоном попросила я, снова устремив свой взгляд на пейзаж, который теперь выглядел совсем иначе в моих глазах.

– Вам не за что извиняться. Это жизнь. Как вы и сказали, душа человека – что роща у реки. Даже этот маленький домик – часть не только моего прошлого, но и другого человека, который его построил, что жил в нем, растил своих детей. Теперь он часть и вашего прошлого, раз вы запечатлели его у себя в блокноте, Ваше Сиятельство.

И почему ни с одним другим человеком я не могла говорить и слушать так, как с этим конюхом? Каждый раз я только и убеждалась в том, что он не совсем обычный человек.

Не может простой виллан говорить так глубоко, так хорошо понимать суть всех вещей и… увлечь меня. Может, я и была всего лишь женщиной, слабой, мнительной, часто – очень глупой. Но мне претило заблуждаться хотя бы в том, что мои чувства к Адриану – не простая физическая потребность.

– У меня есть приглашение на премьеру. В театр… – выпалила я, поздно опомнившись, что моя реплика не совсем к месту. – Вы говорили, что любите театр, вот я и подумала… Я подумала, может быть, вам хотелось бы сходить?

Адриан, до этого задумчиво взирающий вдаль, немного заторможено развернулся на меня, погрузив в тягуче бездонные очи, что взирали на меня с некоторым недоумением. Странно, что он вообще не рассмеялся.

– С вами? – тотчас уточнил он.

– Если хотите.

Однако вместо ответа, он довольно бесцветно проронил, снова отвернувшись:

– У меня нет подходящей одежды для подобных мероприятий.

В глубине души, я знала, что он скажет нечто такое. Но благоразумно не стала предлагать ему купить что-то для выезда, зная, что это оскорбит его, а вовсе не обрадует.

– Мне без разницы, в чем вы будете, – сгорая от смущения произнесла я, боясь и предвкушая реакцию своего собеседника.

Что он думает обо мне? Задается ли вопросом, зачем я это делаю?

– В любом случае, – не в силах выдержать повисшее молчание, выпалила я, поднимаясь, – буду ждать вас в начале шестого, у главного входа в Оперу. Надеюсь, вы составите мне компанию.

Я спрятала блокнот, одернула шаль, стараясь выглядеть как обычно – немного равнодушно и высокомерно. Но получалось откровенно плохо. Можно было бы только представить, как же смеется надо мной Адриан в душе, пусть внешне он не выказал ни толики пренебрежения от этой странной просьбы. Лишь перед самым нашим возвращением промолвил:

– Вы не сказали в какой день.

– Что?..

– Премьера. Какого числа?

Глава 24

День премьеры совпал с ярмаркой сбора урожая, поэтому слуг в поместье почти не осталось – многие взяли выходной. Мистер Оливер, однако, как ни в чем не бывало занимался делами поместья – я услышала его разговор, проходя мимо столовой. Он бранил кухарку Марию.

– Мне безразлично, какие правила устанавливал для вас старый хозяин и мистер Мердек. Теперь вы находитесь под моим управлением, а потому будете делать так, как нравится Ее Сиятельству, – слышался строгий, приглушенный голос мистера Оливера. – Если госпожа сказала, что ужин будет состоять из одного блюда, а не пяти, как было ранее – вы будете готовить толькоодноблюдо. Вам понятно?

– Но где это видано, чтобы в графском доме стол почти всегда был пустой? – не могла смириться с замечанием Мария. Для нее подобное распоряжение было равносильно разжалованию.

– Ее Сиятельство не переносит, когда вы просто так переводите продукты. Ей не съесть столько еды, сколько вы готовите.

Я не стала мешать их разговору, проследовав к будуару, про себя удовлетворенно отметив, что не ошиблась в Оливере. Довериться этому человеку оказалось верным решением.

– Сьюзи, готово ли мое платье?

– Да, Ваше Сиятельство. Позвольте вам помочь?

День премьеры настал… Придет ли Адриан?

Я беспокоилась, что мужчина мог и вовсе забыть о моей просьбе сопровождать меня.

Ах, быть может, это был бы наилучший исход. Если бы моя мама узнала о том, что я пригласила своего конюха в театр, более того, почти не сплю, размышляя о том, придет ли он, – думаю, она бы тотчас отреклась от меня. Я и сама себя не узнавала.

Могла ли я оправдывать это приглашение простой благодарностью за его помощь? Усердную работу? Назвать это актом благотворительности? Просто смешно… Уверена, мы с ним оба понимали, почему я осмелилась в тот день позвать Адриана на премьеру.

– Вы так красивы, – вытянула меня из волнительных раздумий Сьюзи, закончив помощь в сборах. – Этот цвет подчеркивает ваш благородный статус.

Плохо. Я не хотела выглядеть богатой высокородной женщиной.

Этот оттенок шелка называли «королевским пурпурным», но на самом деле мне он показался немного застенчивым темно-синим – то что надо, для такой зажатой леди вроде меня. Но когда наряд пошили, его, казалось бы, невзрачность превратилась в неисследованную глубину закатного моря.