Бетти Бити - Призрак мисс Миранды
— Это были всего лишь отблески солнца на воде. И ничего иного, заверяю тебя. А теперь, — коротко бросил он, — к делу. Тебе придется повторить этот кусок.
— Дорогой, я не могу! Правда! Для одного дня с меня более чем достаточно.
Я видела, как мистер Пембертон стиснул зубы. Очень мягко, но с железной непреклонностью он сказал:
— Прости, Сильвия, но ты должна. В противном случае ты никогда не справишься с задачей. Упав с лошади, надо тут же снова оседлать ее. Разве не так, Розамунда?
Не без ханжеских ноток в голосе я послушно согласилась с ним и услышала какие-то вполголоса брошенные слова мисс Сильвестр, которые, боюсь, не содержали ничего приятного в мой адрес.
Она неохотно позволила привести в порядок грим и поправить парик. Появился парень с хлопушкой, и все началось сначала.
Но на этот раз мистер Пембертон занял место рядом с операторской тележкой, так что, завершив сцену, Сильвия сразу же упала ему в объятия. Он успел крикнуть: «Стоп!» — дабы слова, не имеющие отношения к сценарию, не остались на звуковой дорожке.
И вовремя, отметила я, ибо, как только Сильвия Сильвестр приникла к груди режиссера, она улыбнулась, растроганно глядя на него, и сказала дрожащим голосом:
— Дорогой, я ведь справилась, правда? Но только ради тебя. Только потому, что люблю тебя.
Глава 10
Наша с Робби встреча была назначена в среду вечером. Днем они с мистером Джексоном повезли одного из своих бычков на Сассекскую сельскохозяйственную выставку, но к семи вечера он должен был вернуться. Если все сложится, мы верхом доберемся до холмов Даунса, где Робби планировал устроить пикник с неподражаемой стряпней миссис Джексон.
Как я предполагала, утро выдалось не особенно солнечным. С моря тянуло туманной дымкой. Паутинки на живых изгородях были покрыты каплями росы. Я старательно крутила педали, поднимаясь по Джипси-Лейн, и чувствовала, что, хотя солнце еще и не дало о себе знать, теплый воздух предвещает прекрасный день.
В школе тоже все прошло как нельзя лучше. Хотя присутствие съемочной группы уже начало сказываться пагубным образом, меня оно как-то не касалось. Куда важнее, что пока его не чувствовал и мистер Бэкхаус. Не скрывая удовольствия, он похвалил меня за вокальные номера, подготовленные моим классом, и за выставку, которую я устраивала в классной комнате в конце каждого месяца.
Тот факт, что двадцать четыре малыша из тридцати избрали темой рисунков, если не операторскую тележку, то съемочную площадку или портрет кинозвезды, нимало не обеспокоил нас, ибо оба мы понимали, что одним из чудес детства является способность с радостной чистотой и яркостью воспринимать все новое, что открывается глазам. Как сказал мистер Бэкхаус, ребятам представилась возможность увидеть что-то новое — по сравнению с Брайтонской колокольней, выставкой плодов и фруктов, спортивными соревнованиями, ковкой лошадей, которой занимался мистер Броклбенк, и выпечкой свежего хлеба.
Так что я была в самом лучшем настроении, когда, возвращаясь на велосипеде домой, добралась до конца Джипси-Лейн, откуда вел пологий спуск вплоть до наших ворот. Надо сказать, в последнее время я с содроганием преодолевала этот последний участок пути, ибо при всем старании закрывать глаза на то, что делается вокруг, я видела: наш дом пугающе изменился.
Большая часть деятельности развертывалась с той стороны здания, которую мистер Пембертон включил в свою обожаемую «рамку». Она охватывала очень красивые контрфорсы, террасу и часть старого сада за ней. Вслед за первыми двумя грузовиками и огромным фургоном, что прибыли в первый день, теперь тут располагались несколько подъемных кранов, второй фургон, штабная машина, бесчисленные автомобили и два роскошнейших трейлера под гримерные для звезд.
Поэтому, проезжая мимо дома и сворачивая под арку, я обычно отводила взгляд от этой миниатюрной ярмарочной площади. Ибо, кроме машин, здесь обычно стояли куски декораций, валялись колеса и дверцы дилижансов и даже детали виселицы, не говоря уж о мотках электрических кабелей.
Но сегодня утром меня насторожили какие-то звуки. Они доносились не со съемочной площадки — да и к тому же мы уже привыкли к звуковому оформлению сценических эффектов, к стуку молотков и визгу пил — а из дома, точнее, из гостиной.
Тяжелые удары безошибочно свидетельствовали, что в ход пущено долото, с помощью которого крошат старую каменную кладку. Я сразу это поняла. Звуки сопровождались шорохом осыпающейся щебенки и буквально разрывали мою душу. Любой, кому знакомы любовь и чувство безопасности, связанные с домом детства, поймут, что я хочу сказать.
Это было не только уничтожение прекрасного строения, что само по себе варварство, а истребление всего, что было связано с детством.
Несмотря на то, что теперь без приглашения мы не могли входить в дом, я, не раздумывая, поднялась по ступеням, которые все же оставались нашими ступенями. Без стука повернула старинную ручку дверей, которые, как я сказала себе, были нашими парадными дверями. И без промедления, не глядя ни направо, ни налево, не обращая внимания на оборудование и инструменты, в беспорядке валявшиеся под ногами, я миновала холл — наш холл, — в котором витали почтенные тени прошлого.
Я не ошибалась относительно источника звуков. Они, в самом деле раздавались из гостиной. Я миновала арку, которая сейчас была покрыта густым слоем пыли, прокладывая путь среди витков кабелей, то и дело спотыкаясь о какие-то электроприборы и механизмы. Я очень торопилась и ни на что иное не обращала внимания.
Мне бросилось в глаза, что дверь гостиной закрыта. Скорее всего, пришло мне в голову, чтобы приглушить стоны гибнущего дома. Рванув ручку, я настежь распахнула двери.
Так толком и не знаю, у меня ли одной вырвался негодующий вскрик или у них. Наверное, у всех одновременно. Возглас возмущения эхом отразился от стен. Я не задумывалась, какие были у них причины для протеста. Но ради всего сущего — эти причины были у меня!
Ибо перед моими глазами предстала невероятная картина совершенно откровенного вандализма. Я не могла подобрать иного слова. Сцена, которую ставил сам Николас Пембертон, менее всего вызывала восхищение. Объектом разрушения был изумительный камин — одна из деталей дома, имеющая особую историческую ценность. Тот самый, над которым когда-то висело волшебное зеркало Тани, тот самый, перед которым хватало места всей семье, тот самый, о котором мистер Пембертон сказал, что он претерпит лишь минимальныеизменения.
