Патриция Хорст - Искушение
Вместо этого Патрик занялся тем, что у него получалось гораздо лучше: просто-напросто отвернулся от того, чего предпочитал не видеть.
— Что ты имеешь в виду?
— Мне так хотелось сделать тебе приятное, — сказала она, не давая ему убрать руку с ее лица. — Сделать так, чтобы ты был счастлив, вернуть тебя опять к жизни!
— Я еще не совсем умер, Мэри, — прерывающимся голосом ответил он, вспомнив вдруг, что любого, даже самого невинного, ее прикосновения достаточно, чтобы вызвать в нем замешательство. — И это совсем не твоя забота — делать меня счастливым!
— Даже если я этого хочу больше всего на свете? — прошептала она.
На Мэри была сейчас только комбинация, одна бретелька которой сползла с плеча. Никакой самоконтроль не мог заставить Патрика перестать смотреть на кремовые кружева, едва прикрывавшие восхитительную ложбинку между ее грудей. И даже он, мастер самообмана, не мог не признать, что балансирует на грани желания, которое трудно будет удовлетворить только лишь взглядами.
Ему хотелось дотронуться пальцами до ее грудей, коснуться их губами! Помоги ему господи, он хотел ее и не мог больше отрицать этого…
С трудом сглотнув, Патрик отвел взгляд.
— Не надо, Мэри, — хрипло проговорил он. — Не надо подталкивать меня к чему-то такому, из-за чего мы оба будем ненавидеть друг друга завтра утром.
Одним грациозным движением она поднялась на колени и сжала его лицо в своих ладонях, заставляя Патрика смотреть на себя. На эти огромные, прекрасные карие глаза, на спелые, свежие губы…
— Я никогда не смогу себя заставить ненавидеть тебя, — прошептала она, запуская пальцы в его волосы.
— Нет? — Он попытался выдавить из себя усмешку, одновременно стараясь вернуть свою плоть в подчинение. Но с тем же успехом он мог попробовать обуздать разъяренного быка. — Не надо, не смейся надо мной. Ясно, что ты не в восторге от того типа, в которого я превратился.
— Важно то, что у тебя внутри! А там — тот человек, которого я всегда любила.
Он следил за ее губами, загипнотизированный их формой, кажется, еще больше, чем словами, которые эти губы произносили. Мэри всегда была очень женственной — даже в пятнадцать лет. А теперь она стала настоящей женщиной, переполненной чувственной нежности. Мягкой, очаровывающей…
Внутри у него все ныло от желания погрузиться в эту нежность, почувствовать, как ее мягкость обволакивает его и навсегда оставляет своим пленником.
— Этого человека больше не существует, Мэри, — нетвердым голосом ответил Патрик. — Он остался в той дьявольской дыре на самом краю этого мира, которую ты даже не можешь себе представить.
— Разве? — прошептала она, придвигаясь к нему совсем близко. Ее зрачки мерцали в полумраке, превратившись в огромные темные зеркала, отражавшие смятение его чувств. — Ты в этом уверен?
В чем он мог быть сейчас уверен? Когда-то Патрик не сомневался во всесилии медицины настолько, что посвятил себя исключительно заботе о других людях; настолько, что прожил большую часть своей жизни с Лорейн в Богом забытой африканской стране. А в конце концов озлобился на весь свет и похоронил свои идеалы вместе со своей женой. Он был бы сумасшедшим, если бы позволил Мэри убедить его в обратном!
— Уверен, — твердо сказал он, отвергая даже саму возможность размышлять на эту тему, не то чтобы обсуждать ее.
— В таком случае — я тоже уверена! — сказала она, и ее рот прильнул к его рту и завладел им с ласковой настойчивостью.
Губы у нее были теплыми и живыми, подчиняющими его себе, несмотря на все его усилия противостоять ей.
И наконец Патрик сдался. Вторая бретелька ее комбинации под его прикосновениями соскользнула с плеча, оставив Мэри обнаженной до пояса, — если не считать небольшого полупрозрачного бюстгальтера.
Конечно, ему не следовало притрагиваться к ней! Но в ту секунду, когда их губы соприкоснулись, он почувствовал такое неистовое желание, ему так захотелось пережить еще раз то удовольствие, которое она когда-то, давным-давно, подарила ему, что все остальное уже не имело никакого значения. В нем вспыхнула страсть, заставив его окончательно потерять контроль над собой.
Движением, которое было одновременно смелым и безыскусно щедрым, Мэри взяла его руки и прижала их к своим грудям. Он почувствовал, как бешено колотится ее сердце, и увидел, что ее глаза затуманены тем же страстным желанием, что мучило и его самого.
Голова Мэри откинулась назад; она казалась сейчас такой хрупкой и беззащитной, готовой принять все, что он решит сделать с нею… Волна чувств, вызванная этим простым движением, накрыла Патрика, вызвав в нем забытые ощущения. Ему почудилось, что он еще не совсем потерял свою бессмертную душу.
— Мэри… — выдохнул он в агонии желания, заставившей сесть его голос.
Одним этим словом он признавал, что никогда не был честен по отношению к своим чувствам, если дело касалось ее. Он не мог больше противостоять ей, как не мог бы перестать дышать.
Но в том, как он произнес ее имя, Мэри померещилось что-то другое.
— Не надо! — взмолилась она прерывающимся шепотом. — Не надо портить ничего словами. Тебе ничего не надо говорить, Патрик. Не надо никаких обещаний, которых не сможешь сдержать, никаких слов, которых ты не собирался произносить. Просто пусть у нас будет сегодняшняя ночь! Дай мне подарить тебе себя… Хотя бы в этот раз не лишай нас обоих того, чего мы оба так хотим!
Смысл этих слов дошел до него через туман, окутавший мозг, и внезапно разбудил голос совести.
Разве он не знал, что в конечном счете шел в ее спальню именно за этим? Он хотел снять напряжение, которое Мэри вызывала в нем, зная при этом, что она никогда ему не откажет. А в таком случае, он ничем не лучше того кобеля, что учуял где-то рядом сучку в период течки! Да, да, и еще раз да! Он был бы просто-напросто подонком, если бы решил воспользоваться ее беззащитностью.
Мэри немедленно почувствовала его попытку отстраниться и постаралась воспрепятствовать этому. Закинув руки ему за шею, она вновь пыталась найти его губы, полагая, что, если сможет поцеловать его достаточно страстно, он забудет обо всех колебаниях.
Ей это почти удалось. Его губы стали более податливыми, слегка раздвинулись; он впитывал в себя вкус ее рта, постигал его сладостные, темные тайны, позволяя своему языку достаточно ясно демонстрировать, как бы он хотел обладать ею целиком. Патрику потребовалось все его самообладание, чтобы отказаться от того, что она предлагала.
Он покачал головой, не в состоянии передать Мэри, какое открытие сделал только что. Он ведь так долго считал себя абсолютно безразличным к ней и только сейчас осознал, как она необходима ему и как мало он заслуживает ее!
