Сьюзен Коннел - Славная девочка
– А почему бы нам теперь ее не открыть?
– Это для меня? – спросила она, срывая ленточки и оберточную бумагу.
– О, Эвен! – Она отступила на шаг и поглядела на коробку. – Какая прелесть!
– Не совсем, это просто очень большой бежевый кондиционер. Я-то знаю, что ты больше всего любишь бирюзовый цвет, и я пытался раздобыть бирюзовый, но продавец сказал, что они только что кончились.
Он вытер лоб, потом посмотрел на свои руки.
– Может быть, я даже не буду дожидаться обеда, а сразу его установлю.
Он смотрел, как она изучает прибор, будто в коробке были редкие самоцветы. Она вскрыла полиэтиленовый пакет и достала инструкцию по установке и эксплуатации.
Очень аккуратно.
«Интересно, – подумал он, – а что еще делает она с такой же тщательностью и аккуратностью, с таким всепоглощающим интересом?».
Сознание его поплыло, увлекаемое ее образом. Он громко кашлянул.
– Черт, как здесь жарко.
Холли оторвала взгляд от прибора и озабоченно посмотрела на него, широко открытыми глазами.
– Так вот зачем ты проверял розетку на той неделе, ты хотел посмотреть выдержит ли проводка такой большой прибор. Теперь я в этом совершенно уверена. Хотя мы через минуту сами убедимся. Не знаю, как и благодарить тебя, – начала она.
– Я думаю, что достаточно будет голопеньи с горячим соусом. А теперь, расскажи, что ты делала без меня все эти четыре дня?
Она нагнулась и поцеловала его.
– Восхищалась чудесами техники в твоем доме, – сказала она. – В общем-то и рассказывать нечего, ведь ты каждый день мне звонил. Звонила вот в агентство «Персик»…
Она оборвала себя на полуслове. Эвену совершенно ни к чему знать, что она звонила в одно из лучших агентств на Манхеттене, чтобы предложить Стью фотографии самых последних и лучших всеамериканских моделей. Она послала ему с полдюжины рыжеватых блондинок на той неделе и, когда в агентстве «Персик» больше нечего было предложить, она договорилась и переслала ему фотографии зеленоглазой евроазиатки и шестифутовой брюнетки с веснушками, которые должны были показаться ему завтра. Может быть, Стью отыщет в них то, самое особенное, что, по его мнению, присуще исключительно Холли.
– Может быть, дай Бог… То есть, я написала еще несколько писем с просьбами о пожертвованиях для Лемонэйд. Ответила нескольким поклонникам, прополола помидоры… А ты, как, ты? Ты, что делал?
– Я скучал по тебе.
Она снова обратилась к агрегату.
– Я сказал, я скучал по тебе, Холли.
Он ждал ответа.
Она погладила руками кондиционер и сказала:
– По-моему, им не очень сложно пользоваться?
– Тебе положено ответить: я ведь тоже скучала.
Она искоса посмотрела на него.
– Я посмотрела все книги, внизу у тебя в кабинете, и прочла «Тома Сойера», «Роботоманию», «Крутых парней» и сборник анекдотов «Соленый пес», а потом пролистала «Плейбой» за 1971 год, который у тебя спрятан там за книгами. Как мне могло быть скучно, в таком окружении?
Ему захотелось притянуть ее к себе, прижаться губами к ее золотисто-рыжим волосам и зашептать, как он сходит с ума по ней. Он глаз не мог от нее оторвать.
– Так тебе понравилось жить в моем доме?
– Дом великолепный. Я воспользовалась твоим видеомагнитофоном и погоняла на нем свои кассеты с аэробикой. Здесь было слишком жарко, чтобы ей заниматься.
Эвен представил себе Холли в ярко-розовом трико и тут же прокашлялся.
– Давай-ка мы установим прибор, а не то мы тут расплавимся от жары.
– Да, давай.
Не прошло и нескольких минут, как они, на славу потрудившись, установили кондиционер в боковом окне коттеджа.
– Давай-ка проверим пробки, панель в кладовке, которая у тебя позади спальни.
– Давай.
Она пошла вслед за ним в свою комнату и с удивлением смотрела, как он отодвигает от стены небольшой секретер и соскабливает краску.
– Потайная комната? Как в Ненси-Дрю?
– Потайная комната, как в «Крутых парнях», – поправил он.
Эвен открыл небольшую дверь, вжал голову в плечи и прошел в темную комнату. Немного помедлив, Холли последовала за ним. Эвен придержал ее одной рукой, другой включил выключатель. Они молча осмотрели содержимое кладовки. В углу были сложены крабьи панцири, мотки веревки и прочие стратегические припасы. На полу валялись складные стулья и два пляжных зонтика, а к потолку были подвешены удочки.
– Боже, как давно это было, когда мне здесь нравилось, – шепнул он.
– Тайное убежище на последний случай, да?
– О, да! – нежно и задумчиво, сказал он.
Она наблюдала как он ходит по кладовке, рассматривает то, ощупывает это; то и дело он тихонько посмеивался, покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, как душно в этом тесном помещении.
– А каково здесь было летом на пляже, то есть, когда ты был маленьким?
Он повернулся к ней, но смотрел не на нее. Смотрел он куда-то в пустоту.
– О, когда мы были мальчишками, здесь было замечательно. Мы носились по городу как стаи щенков, ловили крабов в бухте, катались на досках в океане, а потом после обеда до того, как вечером шли на набережную, мы все встречались здесь. Иногда мы притаскивали сюда спальные мешки и сидели здесь до рассвета.
Голова его немного склонилась в сторону.
– И так лето за летом, а потом однажды летом наступило, а… впрочем, это ни к чему.
Он внимательно посмотрел на нее и потянулся к панели с пробками.
– Подожди, ты ведь что-то хотел сказать?
Он тихо засмеялся:
– О, Холли, не думаю я, что тебе понравится то, что я расскажу.
– Обязательно понравится! – шепнула она, предчувствуя, что дело тут касается первой любви. Он замялся.
– Ну же, давай, – требовала она, – мы же взрослые уже. – И она уселась на потасканный чемодан.
– Было это давным-давно, – начал он, усаживаясь напротив Холли на бухту каната. – Мне было семнадцать и ей почти семнадцать, мы встречались тем летом, и ей скоро уже пора было обратно, в Индиану. По-моему, мы с ней обжирались печеными яблоками, сидя у костра на пляже и целовались с ней, но нам этого казалось мало, и поэтому однажды ночью я привел ее сюда, она на самом деле была очень милая девочка, и ей не меньше моего хотелось узнать, что это такое – заниматься любовью.
Он снова улыбнулся и покачал головой:
– Не верю я, что тебе хочется все это выслушивать.
В рассеянном свете над его головой носились пылинки.
– Хочется, – тихо сказала она.
– Ладно, это был первый раз и для нее, и для меня. Мы старались шуметь как можно меньше, насколько я помню, а потом мне очень интересно было, что же она обо всем этом думает. То есть вот нам было по восемнадцать, и мы с ума сходили друг от друга. Я предохранился, поэтому последствия меня не волновали. Мне просто хотелось знать, не сожалеет ли она, ведь на следующий день она уехала домой, и нам даже как следует поговорить не удалось, и весь остаток лета я думал о том, не разочаровалась ли она, может быть, я сделал что-то неправильно.
