Лесс Смолл - Оглянись, дорогой!
Джоанн улыбнулась и спросила Эндрю:
— О чем ты думаешь?
Она отлично понимала, о чем он думает, только хотела знать, что и как он скажет. Его улыбка стала смущенной, он мягко сказал:
— Ты так добра. Джоанн засмеялась:
— Потому, что сейчас лягу с тобой в постель?
Не изменяя выражения лица, Эндрю ответил:
— Потому, что ты проницательна. Ты меня понимаешь. И говоришь то, что я хочу услышать. Раньше я никогда не задумывался, как вести себя с другими людьми. В Англии, в школе, я был не как все. У меня не было выбора — я был одинок. Потом решил путешествовать таким же образом, как это делали давным-давно. Меня никто не интересовал, да и я не был никому интересен. Даже моей семье. Сейчас не знаю, как жить дальше. Ты могла бы направлять меня по жизни.
Джоанн не прерывала его, ей стало интересно.
Эндрю сказал осторожно:
— Это очень страшно — оказаться совсем еще маленьким в чужой стране и быть… отличным от других.
Что же за люди его родители? — с раздражением думала Джоанн. Но, осуждая их, она понимала, что должна быть последовательной с Эндрю. Если она нужна ему, если примет его сторону, то автоматически станем врагом его семьи. А Джоанн хотела быть арбитром. Кем-то, кто придерживается нейтральной позиции.
Она начала задавать осторожные вопросы, чтобы лучше понять Эндрю.
— Насколько тебе удавалось принимать участие в общих играх?
— Преподаватели были внимательны, когда мы все играли, они следили за тем, что мы делаем. Но я слишком выделялся из общей массы — я был единственным янки. Каждого, кто прибывал из Америки, там называли янки. Этим меня обосабливали. — Помолчав, он задумчиво добавил:
— Никто не искал моей дружбы. Они не отвергали меня — просто не замечали моего присутствия.
— Учителя это видели?
— Нет, они были добры ко мне, разговаривали со мной, но там не знают чувства товарищества.
Сердце Джоанн сжималось от сострадания. Теперь она презирала его недальновидных родителей.
Девушка подошла к Эндрю, села ему на колени и запустила тонкие пальцы в его волосы. Дыхание Эндрю сразу же сбилось, с губ сорвался тихий стон.
— Почему ты это делаешь?
— Мне приятно тебя ласкать, — призналась Джоанн.
— А когда я кладу руку вот так, это будет лаской?
— О, в этом деле все хорошо, пока мы наедине, но если присутствует еще кто-либо, это уже будет непристойно.
— Значит, я буду непристоен?
— Точно. В остальное время ты должен находиться в трех футах от меня.[4] Он облизал губы.
— А я и не знал, что веду себя непристойно. Как нехорошо!
Его тон был насквозь фальшивым.
— Ха! — только и произнесла Джоанн. Эндрю никогда в своей жизни не дразнил женщин. Такая игра была внове для него. Он был очарован этим, самой ею и ее ответом. Ее сдержанностью, упреками и раскованностью. Ее приятным смехом, таким мягким и вкрадчивым.
— Мне нравится, как ты смеешься, — признался Эндрю. — Ты так нежна и терпелива, что…
Она выпрямилась:
— Терпелива? Я терпелива? Вздор! Я или согласна, или совсем не согласна, и…
— У дома пилота ты убедила меня послушаться Тома, не унижая меня. Ты отыскала слова, чтобы вежливо побранить меня и оставить за мной свободу выбора. Я никогда не забуду этого.
— Просто я поняла твое состояние. Эндрю вдруг спросил:
— У тебя были трудности с семьей?
— Нет. Но я была свидетельницей столкновений между близкими мне людьми, чего я никогда не смогу понять.
— Я так рад, что нашел тебя! — искренне воскликнул Эндрю.
— Ты не такой, как остальные мужчины. Помнишь, как мы встретились в первый раз? Как гуляли? Ты вел себя недружелюбно.
— Ты меня пугаешь! Она изумилась:
— Чем же я напугала тебя?
— Я не знаю, как с тобой обращаться. Она подняла брови и пожала плечами:
— Ладно, забудем, ведь в дальнейшем ты обращался со мной очень бережно, не так ли?
— Ты заметила?
Она засмеялась, ероша его волосы. Они целовались, тихо смеялись, затем переместились на ее кровать и снова были близки.
Несколько дней спустя, поздно вечером, когда Минна снова завивала кудри, Джон сказал:
— Я не видел ни Джоанн, ни Эндрю несколько дней. Они что, уехали?
Минна вынула шпильку изо рта и воткнула ее в волосы.
— Нет. Они узнают друг друга ближе.
— Отлично. И это теперь так называется?
— Замолчи.
— Ты одобряешь поведение людей, которые живут вместе до женитьбы? поинтересовался Джон.
— А мы-то что делали?
Джон прижал руку к своей голой груди и продолжал в игривой манере:
— Мы это делали? Как возмутительно! Я тогда спал, а ты овладела мной!
— Вот еще! Это ты всегда пускал в ход все свои девять рук! Джон удивился:
— У меня… девять рук?
— Я считала!
— Как же это случилось, что у меня их не десять? Четное число и балансировка. Для лошадника балансировка очень важна.
— Я откусила одну, когда ты впервые прикоснулся ко мне.
— Так вот что с ней случилось! Ухмм. Теперь припоминаю. Ты была форменным наказанием, честное слово. Я потратил уйму времени, пытаясь уложить тебя под себя.
— Грубый, неуклюжий тип!
— Но тебе это нравилось.
— Тише!
— Почему?
— Кто-нибудь из детей может услышать тебя и понять, как мы охочи до игр в темноте!
— А как поживают влюбленные птички? — спросил Джон.
— Отлично.
Джон осторожно осведомился:
— Они будут… заниматься этим?
— Я думаю, они уже этим занимаются.
— Возмутительно!
Вдруг Джон поднял на жену озабоченный взгляд.
— Что мы будем делать с Томом? Он давно ходит в холостяках.
Минна мягко ответила:
— Посмотрим.
— Ты вызывала сюда Синтию много раз, а он ни разу даже не взглянул на нее. Минна подытожила:
— Все женщины, которых я вытаскивала сюда, предназначались главным образом для Тома. Подбирать их было так же трудно, как и избавляться от них, а Том ими нисколько не интересовался.
— Он здоров… не так ли? Мужчина и так далее?
— О, конечно!
— В этом году ему исполнится тридцать шесть!
— Я знаю.
— Надо ли мне поискать кого-нибудь для него?
— Нет! — быстро, даже чересчур быстро ответила Минна и улеглась рядом с мужем.
— Я мог бы попробовать.
— Мужчины очень странные создания. Он закашлялся:
— Я думал, это жен… другие люди.
— Так ты думаешь, что женщины странны?
— Конечно, черт меня побери! — Затем он поспешно добавил:
— Как это ни странно, ты женщина, а вполне последовательна.
— Я думала, ты давно это знаешь.
