Олег Суворов - Амазонка
«Что за идиотизм! Не мог найти пять минут спустя, старый боров!»
— Слушаю вас, Аркадий Петрович.
Херувимов нетерпеливо оглянулся на Петра. Улыбнувшись мне и слегка пожав плечами, тот удалился. Но я успела заметить в его глазах столь явное сожаление о несостоявшемся поцелуе, что внутренне возликовала.
— Так что вы хотели сказать? — Я спокойно прикурила новую сигарету и вскинула глаза на банкира.
— Как вам мой юбилей?
— По-моему, все очень мило.
— Но вас здесь никто не обижает?
— Меня не так-то легко обидеть, — самодовольно усмехнулась я.
— Я знаю.
После этой фразы Херувимов вдруг задумался и замолчал, а на его лице появилось невиданное мною дотоле чувство печали. Это еще что за дела?
— Однако вы не очень-то веселы для именинника, — заметила я, когда пауза затянулась.
— А с чего веселиться? — тут же вскинулся Херувимов. — Знаете, Оленька, день рождения вызывает у меня смешанные чувства: с одной стороны, это прекрасно и почетно, что тебя поздравляют с появлением на свет, но с другой — после наступления определенной даты поздравления и юбилеи начинают выглядеть откровенной репетицией похорон!
— Ну-ну, зачем же так мрачно?
— Затем, что это действительно так! Одно дело, когда тебе двадцать лет и все еще впереди, и совсем другое — когда уже пятьдесят, впереди только пенсия, да и вообще, каждый новый год может оказаться последним. Складывается такое впечатление, что поздравлять продолжают только по инерции, лишь бы не переходить к утешениям типа: «Ничего, брат, пятьдесят лет — это еще не старость!»
Подобные излияния были настолько необычны для Херувимова, что я слушала его со все возрастающим удивлением, не зная, что говорить и чем утешать. Но утешить было необходимо, поскольку он подошел ко мне именно за этим.
А, ладно, в конце концов, у человека действительно такой юбилей!
— Не расстраивайтесь, Аркадий Петрович, — ласково произнесла я и, осторожно погладив по жирному загривку, нежно поцеловала в щеку. — Вы еще такой видный мужчи… О черт, да что же вы делаете!
Это негодующее восклицание было вызвано тем, что мгновенно расчувствовавшийся банкир тут же потянулся ко мне с объятиями и даже успел положить свою влажную ладонь на… Короче, пониже моей тонкой талии.
Да что же сегодня такое — мужики клеятся ко мне один за другим! Впору нанимать себе телохранителя! Но пока, за неимением последнего, пришлось мне самой дать Херувимову по рукам и отступить на шаг.
— И это все, для чего вы меня искали? — холодно осведомилась я, сверля его взглядом.
— Нет, что вы, — забормотал он, тяжело вздыхая и опуская глаза, — поверьте, это получилось чисто случайно… Не сердитесь.
— Ладно, не сержусь, и что дальше?
— Видите ли, милая Оленька, у меня к вам имеется одно деликатнейшее, можно даже сказать, чрезвычайно интимное поручение…
— Знаете, Аркадий Петрович, — тут же усмехнулась я, — порой мне хочется повесить себе на грудь табличку, на которой огромными буквами будет написано: «Интим, черт бы вас всех побрал, не предлагать!»
— О нет, — вяло улыбнулся он, — вы меня неправильно поняли. Я давно убедился, что вы — девушка строгих нравственных правил…
«Нет, уважаемый Аркадий Петрович, это уже вы меня неправильно поняли!»
— …Именно поэтому, рассчитывая на вашу исключительную порядочность, я и решил обратиться к вам с одним поручением.
«В кои-то веки тебе понадобилась моя порядочность, а не порочность! Интересно, что бы это могло значить?»
— Ну-ну, я слушаю.
Однако Херувимов, словно бы испытывая мое и без того уже изрядно истощившееся за сегодняшний вечер терпение, еще минут пять продолжал мусолить так понравившееся ему словосочетание «интимное поручение».
Все это кончилось тем, что я топнула ногой и решительно воскликнула:
— Послушайте, Аркадий Петрович, или объяснитесь толком, или обращайтесь со своими интимными проблемами к сексопатологу, а то и своему другу-священнику!
Лишь после этого банкир наконец встрепенулся и заговорил по делу:
— Проблема в том, что я недавно познакомился с одной очаровательной девушкой, намного моложе меня…
— Это вполне естественно, поскольку девушкой можно называться максимум до тридцати лет, после чего начинается период старой девы.
— Что? Ах, ну да, но суть в другом. Мы с ней достаточно быстро вступили в интимные отношения…
«Ишь ты, какой донжуан!»
— …И все было изумительно прекрасно, вплоть до вчерашнего дня.
«А, понимаю — вчера она потребовала оплатить свои интимные услуги?»
— Ей вдруг пришла в голову странная мысль, — продолжал банкир, принимая все более опечаленный вид, — точнее сказать, она возымела совершенно невозможное желание…
— Какое же?
— Выйти за меня замуж!
— Но вы женаты!
— Да, но она потребовала, чтобы я развелся с женой и женился на ней.
— А вы что же?
— Я объяснил как мог, что это невозможно, что в моем возрасте такие вещи так просто не делаются… Да и вообще, зачем ей это нужно, если я и так согласен исполнять все ее прихоти? Однако она упорно стояла на своем.
— Ага, а потом принялась вас шантажировать, угрожая рассказать обо всем вашей жене?
— Если бы! — вздохнул Херувимов и даже прищелкнул пальцами от досады. — То есть это, конечно, тоже достаточно серьезная угроза — вы знаете мою жену, — но главное в другом. Во время предыдущего свидания я был так увлечен, что забыл у нее дома папку с очень важными документами. Через четыре дня состоится заседание Совета директоров нашего банка, и мне эта папка необходима до зарезу.
— А юная мадемуазель ее не отдает, пока вы на ней не женитесь?
— Именно так. — И несчастный банкир жалобно посмотрел на меня. — При этом я вовсе не хочу угрожать или пугать это милое дитя. Более того, я бы охотно продолжил наши отношения, но, увы… В общем, мне надо добыть эту папку любым способом!
— Здорово, — присвистнула я. — Хорошенькую роль вы мне отводите! Нет уж, извините!
— Как, вы отказываетесь? Но почему?
— Да потому, что со своими возлюбленными разбирайтесь сами.
— Но подождите, Оленька, ведь я же объяснил вам, в чем дело…
— Вот именно поэтому оно мне и не нравится.
— Но как же быть? — засуетился банкир. — Ведь я же не могу посылать к ней Стаса… Она такая нежная, хрупкая. А вы как-нибудь по-женски сумели бы уговорить ее не дурачиться, а?
«Да, действительно, — подумала я, — зачем отказываться? Если какая-то юная дуреха возмечтала стать банкиршей, то надо как можно деликатнее прочистить ей мозги, а не запугивать таким мордоворотом, как Стас».
