Натали Иствуд - Слабое сердце
Дебра молча кивнула, не зная, что на это ответить, а миссис Уинсли с готовностью продолжила:
— Вот и мать мистера Брауна тоже любила гулять на болотах. Оно и понятно — ведь они такие бродяги и вообще…
— Спасибо, миссис Уинсли, вы свободны! — раздался с порога ледяной голос Энтони.
Дебра толком не успела сообразить, что именно сказала миссис Уинсли, а та уже смущенно буркнула «как скажете» и шмыгнула за дверь.
Энтони поставил на ковер возле ног Дебры пуфик, а сам устроился в кресле напротив. Пуфик был круглый, с витыми ножками, и, хотя гобеленовая обивка порядком поистерлась, Дебра поняла, что это дорогая вещь.
Заметив ее взгляд, Энтони пояснил:
— Это матери Генри. Она частенько им пользовалась. Миссис Браун здоровьем не отличалась…
— Вот как? — робко поддержала разговор Дебра. — А что с ней было?
Пожав плечами, Энтони откинул темноволосую голову на зеленую бархатную спинку кресла.
— По-моему, у нее было малокровие, а после рождения Генри развилось белокровие. Она умерла вскоре после моего рождения.
— Вскоре после вашего рождения? — машинально повторила Дебра. — Но ведь у вас с Генри были разные матери.
— Как только что доложила любезная миссис Уинсли, — сдержанно заметил Энтони. — Может, выпьем чаю?
— Что? Ах да… — Дебра повернулась к столику. — Вам с молоком и сахаром?
— Да, мне по-английски. — Энтони выпрямился и сплел пальцы. — Ну и как твоя нога?
— Уже не болит. — Дебра осторожно передала ему чашку с блюдцем. При этом руки ее слегка дрожали. — Вряд ли это растяжение. Просто подвернула — и все.
— Вот и хорошо. — Он поднес чашку к губам, отхлебнул чаю и глаза блеснули юмором. — Дебра, мне бы очень не хотелось, чтобы ты, пока здесь, что-нибудь себе повредила.
Снова издевается! — возмутилась про себя Дебра, но решила не попадаться на удочку, а всерьез занялась аппетитными оладьями. Она вдруг почувствовала, что страшно проголодалась — то ли после прогулки, то ли от волнения.
— Вкуснотища! — Дебра намазала очередной оладышек джемом и спросила: — А что же вы ничего не едите?
— А тебе нравится твоя комната? — вопросом на вопрос невпопад ответил Энтони.
Дебра чуть опешила и, тщательно подбирая слова, сказала:
— Нравится. Там очень… уютно и мило. Признаться, я даже не ожидала.
— Не ожидала? — Он нахмурился. — А чего же ты ожидала?
— Вы меня не так поняли. Просто… просто эта комната отличается от остальных.
— Отличается? И чем же?
— Там во всем чувствуется женская рука. — Дебра покраснела. — Наверное, это комната покойной миссис Браун?
— Которую миссис Браун ты имеешь в виду? — Он снова откинулся на спинку кресла и смотрел на нее не мигая.
Сейчас, когда Энтони был спокоен, глаза у него были дымчато-голубые, но Дебра уже знала: когда он сердится, они светлеют и приобретают холодный стальной оттенок.
— Как это? Я имею в виду мать вашего… мать Генри, — пробормотала она. — Сомневаюсь, что Линда выбрала бы себе нечто столь… незамысловатое.
— Ты так думаешь?
Дебра вздохнула.
— Да. И потом, ведь она… она жила в комнате вашего брата. — Она подняла на него глаза, но он молчал. — Я права?
— Да, это не ее комната, — согласился Энтони. — Но и не матери Генри.
— Вот как?! — Дебра потупилась. — Тогда чья же?
— Попробуй угадай.
Дебра кожей чувствовала на себе его пристальный взгляд, но поднимать глаза не рискнула, а взяла еще один оладышек и, помолчав, спросила:
— Это комната вашей матери?
— Угадала.
— Но ведь вы же сами говорили, что…
Она подняла глаза и встретила его непроницаемый взгляд.
— Что я говорил? Что родился еще до того, как умерла Анна? — Он криво усмехнулся. — Дебра, неужели ты не знаешь, как это бывает? А пора бы!.. Ты уже большая девочка.
— Вы меня не так поняли. — У Дебры горело лицо. — Я хотела сказать, что… что это как-то странно. Ваша мать жила в доме, пока… пока была жива миссис Браун.
— Этого я не говорил.
Нет, это уму непостижимо! Ну зачем он прикидывается дурачком? Лишь бы досадить ей?!
— Но вы сказали…
— Я сказал, что в той комнате, где остановилась ты, жила моя мать. Так оно и было. После смерти Анны.
Дебра окончательно запуталась.
— Но, если миссис Браун умерла, ваш отец мог…
— Жениться на моей матери? — подсказал Энтони. — Дебра, что же ты молчишь? Ты ведь это хотела сказать?
Дебра перевела дыхание и смущенно буркнула:
— Меня это не касается.
— Неужто? — с издевкой возразил он. — Тогда почему ты с такой жадностью внимала россказням миссис Уинсли?
— Ничему я не внимала! — возмутилась Дебра. — Я… мы просто разговаривали. К вашему сведению, я ее ни о чем не расспрашивала. А вам, — она с вызовом повернулась к нему, — нечего было подслушивать!
На миг ей показалось, что она хватанула через край. Энтони выпрямился, его глаза полыхнули гневом, рот сжался в упрямую линию. Дебра внутренне съежилась и стиснула подлокотники так, что от напряжения побелели суставы, но внезапно Энтони залился смехом.
— Браво! Ну кто бы мог подумать, что под этим кротким обличьем прячется огонь? Дебра, один — ноль в твою пользу!
У Дебры повлажнели пальцы, и она в изнеможении откинулась на спинку кресла. Нет, такие поединки ей не по силам! Дебра потянулась за чашкой с чаем — хоть чуть-чуть подкрепиться, но напряжение отразилось у нее на лице.
— С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Энтони, заметив темные круги у нее под глазами. — Ты вдруг вся… побелела. Черт, да что я такого сказал? Чего ты испугалась?
— Со мной все в порядке, — заверила его Дебра, но получилось не слишком убедительно. — И, как вы сами заметили, я уже большая девочка, так что ничего не боюсь.
— Что-то не похоже… — Энтони нахмурился. — Дебра, я серьезно. Иногда ты вдруг становишься такой… Даже не знаю, как сказать… такой хрупкой. Ну просто как хрустальная ваза.
Дебра поставила чашку на столик.
— Извините, если я…
— Дебра, хватит извиняться каждый раз, когда я что-нибудь ляпну! — Он вскочил, подошел к каминной полке и положил на нее сжатые кулаки. — Одно из двух. Либо ты очень наивна, либо очень умна. Никак не пойму!
— Вот как?! — Ничего другого Дебра не нашлась сказать, но Энтони ее не слушал.
— Нет, это выше моего понимания! — продолжал он, словно размышляя вслух. — Уж не знаю, насколько ты невинна в плане секса, но в любом случае, — тут брови его слегка сдвинулись, — ведь невинность определяется не только физиологией. — Скорее это состояние души. — Он сокрушенно покачал головой. — Первый раз в жизни вижу такую женщину!
