Элизабет Эссекс - В поисках наслаждения
В комнате не горела ни лампа, ни свеча. Лишь лунный свет струился в высокие окна, делая Лиззи похожей на бледное невесомое привидение, парящее в призрачном сиянии. Марлоу к ней приблизился. Лиззи нужна была ему живая, реальная, а не эфемерная, иллюзорная. За прошедшие годы она стала далекой, постоянно возвращающейся мечтой, преследовавшей его во снах, смесью воспоминаний и мальчишеского желания.
На протяжении всех этих лет он почти постоянно думал о ней, вернее, о той, какой представлял ее себе. Она всегда присутствовала в его мыслях, дрейфуя в их сумрачных глубинах. И сегодня он пришел, чтобы ее найти. Чтобы прогнать призраки.
Лиззи сделала скользящий шаг назад и небрежно прислонилась к ручке кресла, демонстрируя безразличие.
— Итак, что ты делаешь в Дартмуте? Разве не должен быть со своими лодками?
— Кораблями, — поправил он автоматически. И улыбнулся. — Большие лодки называются кораблями.
— И ты командовал одной из таких больших лодок? А не слишком ли ты молод для этого?
Скрывая улыбку, она опустила подбородок и взглянула на него из-под каштановых бровей. Очень озорно взглянула. Но он почувствовал теплоту в ее взгляде.
Если ей нужна светская беседа, пожалуйста. Марлоу в ответ улыбнулся.
— Невообразимо такое и представить, верно, Лиззи?
Чтобы получила возможность рассмотреть его получше, он развел руки в стороны.
Но она отвела глаза и пробежала взглядом по скудной обстановке полутемной гостиной.
— Меня так больше никто не называет.
— Лиззи? Я называю. Не могу представить тебя с другим именем. И оно мне нравится. Нравится его произносить. Лиззи.
Ее имя прожужжало во рту, как медоносная пчела, окропленная нектаром. Как поцелуй.
Он приблизился к ней еще, чтобы разглядеть изумрудный цвет ее глаз, приглушенный сумраком, но все равно яркий на фоне фарфоровой белизны ее кожи. Нагнувшись, прошептал:
— Лиззи. Оно всегда звучало как-то… озорно.
На ее подвижном лице промелькнуло выражение настороженности — как будто она вдруг утратила уверенность в себе, в нем, — но так же быстро исчезло под маской равнодушия.
Все же она продолжала изучать его тайком, и Марлоу старался не двигаться, облегчая ей задачу. Встретившись с ней глазами, он ощутил удар под дых. И все его планы и стратегии моментально утратили значение. Одно лишь оставалось важным — чтобы Лиззи заметила в нем мужчину. И ничего важнее этого не существовало.
Но ее лицо ничего не выражало. И он вдруг понял, что она не хотела, чтобы он угадал ее мысли или настроение.
Эта перемена показалась Марлоу неожиданной. В Лиззи, которую он знал ребенком, жизнь била ключом. В каждый миг, в каждое мгновение, в каждый шаг и авантюру она бросалась душой и телом.
Ей было несвойственно равнодушие.
Очевидно, это была всего лишь оболочка.
Сделав осторожный вдох, Марлоу лучезарно улыбнулся ей, желая показать, что заметил, какой она стала очаровательной женщиной.
Он ощутил в ней настороженность — качество, которое прежде не наблюдал.
Наконец Лиззи нарушила молчание, показавшееся ему вечностью.
— Ты так и не ответил, зачем приехал. После стольких лет?
Он выбрал наиболее приемлемый ответ.
— На похороны. Две недели назад.
Мрачную погоду в день похорон невозможно было забыть. Ливень промочил его насквозь. Он продрог до костей. Одно воспоминание об этом вызывало ужасное чувство, застрявшее в животе, как кусок холодной каши, от которого он никак не мог избавиться. Фрэнк не мог умереть. Не должен был умереть. И все же умер. Они нашли его тело, бледное, безжизненное и холодное, с невидящим, устремленным в небо взглядом на берегу Дарта. Он утонул.
По крайней мере так сказали власти. Но Марлоу не поверил. Фрэнка убили. Что он и собирался доказать.
Лепет Лиззи вернул его к реальности.
— Мои искренние соболезнования. — Она потерла ладонью предплечье другой руки, как будто замерзла. — Кто-то, кого я знала?
— Лейтенант Фрэнсис Палмер.
— Фрэнки Палмер? — На какой-то миг она отдалась власти переживаний. Ее полные губы приоткрылись. — Со Стоук-Флеминг-уэй? Это вы с ним ушли в море сколько-то лет назад?
— Да. Десять лет как.
Десять долгих лет. Целая жизнь.
— О, мне очень жаль.
В голосе проявилось сочувствие.
Марлоу обернулся и поймал ее взгляд. Подобная открытость не была свойственна Лиззи. Нет, неверно. Насколько он помнил, она всегда была искренней или по меньшей мере правдивой, но редко позволяла истинным чувствам выйти наружу.
— Спасибо, Лиззи. Но я не для того увлек тебя в эту темную комнату, чтобы отягощать дурными новостями.
— Нет, ты пришел, чтобы сделать мне какое-то предложение.
Озорная улыбка вернулась на место. Лиззи никогда долго не грустила. Ей всегда нравилось делать то, что не пристало.
В его воображении невольно возник образ ее обольстительно выгнутого белого тела в руках другого мужчины. Боже правый, чем таким занималась Лиззи все эти годы, что не следовало делать? И с кем?
Но иррациональное чувство ревности Марлоу поспешно прогнал. Ее недавнее прошлое едва ли имело значение. Более того, малейший опыт с ее стороны лучше отвечал бы его планам.
— Да, мое предложение. Я могу дать тебе то, что ты хочешь. Брак без мужчины.
Она замерла в неестественной для себя неподвижности на неопределенно долгое время, потом сползла с ручки кресла и подплыла к нему. Так близко, что он чуть не попятился. Так близко, что лепестки ее рта застыли от его губ на расстоянии волоса. Затем, подняв свой любопытный носик, подозрительно его обнюхала.
— Ты выпил.
— Выпил, — признался он без зазрения совести.
— Сколько?
— Больше, чем нужно. А ты?
— По-видимому, недостаточно. И не потому, что мне не дали.
Она отвернулась и отошла. Вернее, удалилась, соблазнительно двигая бедрами, как будто не имела представления о хороших манерах. Что выглядело довольно провокационно, хотя Марлоу сомневался, что Лиззи делала это намеренно. Ему на ум пришло сравнение с умной проворной выдрой, которая плещется в спокойных зеленых водах реки Дарт, ныряя и покачиваясь на освещенной солнцем водной глади.
— Выпил или нет, не имеет значения. Я говорю серьезно.
— Ты делаешь мне предложение? Хочешь жениться? На мне?
Она рассмеялась, как будто он шутил. Она ему не поверила.
— Да.
Лиззи взглянула на него более пристально, даже прищурилась. Каштановая бровь оценивающе поползла вверх.
— Ты смертельно болен?
— Вовсе нет.
— Приговорен к смертной казни? — Плавным волнообразным движением она распрямила спину и удивленно вскинула голову, выдав, что ее посетила другая мысль, и светский лоск куда-то испарился. — Собираешься совершить самоубийство?
