Роман Камбург - Линия жизни
Основы жизненной геометрии Эли начала постигать в детстве. Скромный домик ее родителей располагался у самого побережья. По утрам, когда она выходила во двор, слышался неумолкающий гул прибоя. Море не пахло, но воздух здесь абсолютно отличался от обычного городского воздуха. С годами, когда Эли навещала маму с папой, домик казался еще меньше и скромнее, словно бы съеживался, как съеживаются, старея, люди. Но при этом, по мере удаления от него во времени, он становился для Эли все ближе и роднее. Она хорошо помнила себя лет в одинадцать-двенадцать, когда надежность жизни казалась незыблемой. От всего дурного ее охраняли родители. И где-то неподалеку, словно еще одна стена от всяких неприятностей, — бабушка с дедушкой. Впервые она узнала тогда, что такое смерть. То есть Эли, конечно, видела мертвые деревья, тела кошек, собак, жуков, ящериц, птиц, она слышала от друзей и подружек, что кто-то из их родственников умер. Но это было далеко, как бы ее не касалось. А детские впечатления сводились обычно к страху перед мертвым телом или боязнью войти в комнату с трупом, к страшным рассказам про кладбище. Когда же в неполные двенадцать лет девочка Эли увидела неподвижное, восковой бледности тело своей бабушки, лежащее на столе — а всего лишь неделю назад бабушка была розовой, любящей, бесконечно балующей свою внучку, — сердце Эли наполнилось леденящим ужасом и болью, словно часть ее самой умерла. Она села тогда обессиленная на стул около мертвой бабушки и смотрела на нее, даже сквозь нее, по-детски еще не осознавая неотвратимость и необратимость смерти. По прошествии двух или трех лет мама взяла ее на кладбище. Эли тогда спросила:
— Мамочка, а что там, под землей?
Мама Эли смутилась от неожиданности, решая, придумать ли что или наскоро рассказать какую-нибудь сказку, но вовремя вспомнила, что дочке уже четырнадцать, и, тяжело вздохнув, сказала:
— Кости да волосы, дочурка, от нашей бабушки, — голос ее прервался, и она заплакала.
— Ну, мамочка, не плачь, не надо. Ты-то ведь у меня не умрешь, я знаю. Ты всегда будешь со мной. Скажи, не умрешь, правда?
Мама ничего не сказала, а только отрицательно закачала головой — мол, нет, не оставлю тебя.
А еще года через два Эли загрустила, поняв как-то после очередной прочитанной книги, что не только ее милая мамочка, но и она сама должна покинуть этот лучший из миров. Грусть поселилась в ней надолго, пока вечно занятая мамочка не обратила внимание на ее состояние. Начала пытать Эли — что же случилось? — пока дочка, не выдержав, зарыдала и рассказала все. Мама гладила ей волосы и приговаривала: «Успокойся, моя радость, скоро ученые что-нибудь придумают, лекарство от рака и других ужасных болезней, люди тогда будут жить долго-долго, почти вечно». Эту наивную трогательную выдумку рассказывала ей еще покойная бабушка. Наверное, сказка передавалась из поколения в поколение.
Пролетели, словно миг, еще несколько сот дней, грусть Эли растворилась, уступив место первой незабываемой любви. Однажды вечером девушка, вся горя от страсти, вдруг вспомнила свою прошлую грусть и мысли о смерти и рассмеялась, подумав, какая это пошлая вещь — тоска из-за бренности. Да, наверное любовь создана только для того, чтобы не думать о смерти.
Такой вспомнилась ей линия ее жизни до восемнадцати лет. На улице уже запели первые птицы, когда Эли погрузилась в краткий предутренний сон.
Гл. 3
Энрике
А первой ее любовью был Энрике. Первая любовь, как самый дорогой алмаз, лежит у каждого человека в шкатулке памяти. Только с годами туда все реже и реже заглядывают. С Энрике они встретились в доинтернетовские времена, когда знакомились просто на студенческих вечеринках, в кино, у друзей. В этом парне текло много испанской крови, которая проявлялась в необузданном темпераменте, сразу захватившем Эли. Он был высок и строен, как олень. Самое интересное, что в ту их первую осень он казался ей сотканным из одних достоинств. Кто-то из друзей Энрике пошутил: Энрике, как нарцисс, упивается своей красотой и следит за собой, как женщина. Действительно, у него была длинная коса, черная как смоль, миндалевидные глаза, смуглая гладкая бархатистая кожа. Все это притягивало Эли. А секс с ним был как наркотик, к которому привыкаешь, и хочется еще и еще. Он ее окончательно покорил, когда предложил посетить Калифорнию. Конечно же, она не была там никогда, а Энрике снисходительно заключил:
— Я не люблю Флориду, она и в подметки Калифорнии не годится. Поедем на озеро Тау и побудем в Сан-Франциско.
Она держала его за руку, смотрела снизу вверх, поддакивая:
— Да, да, и я хочу в Калифорнию, особенно с тобой.
Сразу по приезде в Калифорнию Энрике взял на прокат огромную, в полквартала американскую машину, на которой они и начали свое турне. Энрике в тот вечер искрился остроумием. Они ехали по Голден-Гейт Бридж под музыку Иглз.
— Дорогая, посмотри налево. Там огни ночного Фриско, — так по-местному он называл город. — Посмотри направо. Там Тихий океан — самый большой океан в Калифорнии.
Эли смеялась, не выпуская его правой руки и во время езды. В сотый раз за день она говорила ему, как его любит, да и Энрике не отставал, рассыпался в комплиментах.
— Я думаю, если Тихий океан самый большой в Калифорнии, то ты самая прекрасная девушка этой изумительной страны.
Этим вечером они шли на невероятно фешенебельную вечеринку, которыми Эли совсем не была избалована.
Энрике нацепил черную атласную бабочку и фамильный перстень с гигантским рубином. Природный вкус Эли подсказывал ей, как претенциозен перстень, но любовь заглушала эти подсказки. Эли надела черное, как и чулок, платье.
— Я хочу, чтоб ты была в перчатках, — сказал Энрике, но перчаток не было, и за пару часов до вечеринки они поехали в магазин, и он купил ей дорогие, длинные, до локтей перчатки. Все шло великолепно. И настроение у Эли и Энрике соответствовало событию. В холле подавали ананасы, клубнику и шампанское. После коротких речей околополитичеких деятелей объявили танцы. Первый танец Эли и Энрике был упоительным. Он обнимал ее, шептал что то на ухо, а она таяла от его близости и очередных комплементов. Уже начали разносить на подносах калифорнийское вино, креветки и суши.
Энрике заговорил с каким то джентльменом, представил ему Эли. Их разговор продолжался, а Эли отошла чуть в сторону. Когда вновь зазвучала музыка небольшого оркестра из угла зала, к Эли подошел невысокий и приятный молодой человек и пригласил на танец. Она искала глазами Энрике, но он стоял в вполоборота к ней, что-то доказывая своему собеседнику. Эли подала кавалеру руку, и они пустились в танец. Прошло не больше минуты, как Эли почувствовала чью-то чужую руку на своем обнаженном плече. Продолжая танец, она оглянулась и увидела искаженное злобой лицо Энрике. В ту же секунду его точный нокаутирующий удар в челюсть повалил партнера Эли на паркетный пол зала. Изо рта парня брызнула кровь. Музыка сбилась, прервалась. Люди расступились, и два копа заломили руки Энрике, выводя его на улицу. Все это заняло секунды и было похоже на дешевый голивудский боевик.
