Евгения Мамина - Мой дневник. «Я люблю…»
Андрюша! Я тебя люблю!!!
24 июня 1941 г.Боже мой. Вот этого не ожидал никто. Война! Что это такое — мы знаем из книжек, но то, что это так…ужасно… я не представляла. Отец пропадает в военкомате. Мама пытается удержать его дома, но, не имевший возможности воевать в Гражданскую из-за молодого возраста, теперь отец хочет «восстановить справедливость» и не ударить в грязь лицом. Он мечтает прославить нашу фамилию настоящими делами на фронте и быть похожим на тех героев, про которых постоянно рассказывал студентам на лекциях в институте. Мама в панике, я тоже.
Но ко всему прочему, у меня свое горе. Я поругалась (и сильно) с Олей Лапиковой. Мы сдружились с ней при подготовках концертов и вечеринок, и мне она казалась спокойной и рассудительной. А в реальности оказалась расчетливой и гадкой. Что она сделала? Ах, что она сделала! Она увела у меня моего Андрея! Увела нагло, из-под носа. Я вся в слезах…Успокоилась я лишь сегодня. А так я даже не могу произнести его имя. Я их обоих ненавижу. НЕНАВИЖУ! Ну, чем, чем она лучше? Весь бал был просто замечателен. И на «белый» танец я пригласила его. И он согласился. И я была в восторге. Мы танцевали и говорили о чем-то. Я не помню о чем. Это был вальс-мечта, вальс-сновидение. Мы парили, кружились в потоке танцующих и казалось, что кроме нас, нет больше никого…Мне так казалось…Я думала, что он тоже «горит» изнутри, как я. Я так была счастлива, что и не заметила, как Ольга почти вырвала его из моих объятий. Мы стояли с Андреем в стороне, а она пригласила его. Как так можно? Он же не был свободен, он был с девушкой, т. е. со мной. Он был занят. Разве было не заметно? Или она просто не считала меня чем-то видимым… Я бы объявила ей бойкот на всю жизнь. Но теперь так и получится. Они танцевали, а я кусала губы и сдерживала желание разрыдаться. Даже Ритка где-то кружилась в другом конце зала и ничего не знала о моих страданиях. Хоть бы кто посочувствовал! Правда, Митька Безручкин был рядом. Вот ведь друг настоящий! Но… всего лишь друг и одноклассник. С ним и танцевать то неинтересно — никакого чувства.
Утром на рассвете, мы выходили из школы вместе всей толпой. Вот тут-то и произошло самое ужасное в моей жизни. Андрей шел между мной и Олей. Остальные ребята тоже шли группами. А дальше была дорога в две стороны. В одной живу я, в другой — она. Конечно, оказалось, что некому проводить Олю, никто не шел в ее сторону. Я так умоляюще смотрела Андрею в глаза. Казалось, вот-вот, он отвернется от нее. Но тут все спутала Ольга. Сквозь тишину наших взглядов, раздался голос: «Рыцарь надеюсь, меня проводит?» Андрей ответил: «Конечно. Таня (так меня зовут), я провожу Олю. Иди с ребятами. Увидимся как-нибудь. Еще раз поздравляю с окончанием школы». Голос был ровный, ничего не значащий. Но потом он поцеловал меня в щеку. При том его рука скользнула по моей спине…Я до сих пор ощущаю это касание. Нежная рука, горячая и такая желанная… Ну, почему, почему она, а не я? Как теперь мне быть?
Июль 1941 г.Прочитала последние строки предыдущей записи. Какая я все-таки была идиотка. Глупые, нет, ненормальные мысли были тогда в голове. О чем я думала в тот момент? Не понимала еще всю пошлость своего легкомыслия в тот день. Нет, не могла понять, как все изменилось, что появилось кое-что пострашнее в жизни всех людей в стране, чем мое личное, индивидуальное неразделенное чувство. Еще месяц назад, я была ребенком. А теперь? Теперь я не могу позволить себе быть ребенком. Я выросла и все, что теперь вокруг пугает всех — это два слова: война и смерть. Начали приходить первые похоронки с фронтов. Слезы, рыдания, крики…как теперь жить?
(через 2 дня). Этого не может быть. Это не должно случиться с нами. Нет, только не с нами…Похоронки? Зачем я про них написала? Накликала горе и боль… Зачем она пришла именно в наш дом? Зачем она пришла в нашу квартиру? Да, мой папочка, с трудом прорвался на фронт в июне. А в конце июля «геройски погиб в бою за Украину». Не могу писать по-другому. Только сухие фразы приходят в голову. Маме становится хуже. Чтоб хоть чем-то себя занять, я поступила на ускоренные курсы медицинского училища. Мама не знает, что курс ускоренный. Она думает, что я буду учиться 5 лет, как и положено, чтобы стать врачом, а ко времени окончания института, война уже точно закончится. Не знаю. Люди говорят разное. Вон у Риты брата тоже взяли на фронт. Пишет, что бои очень напряженные, но фашисты имеют такой перевес в технике, что нашим приходится все время отходить и бросать наши города на откуп врагам. Как это ужасно. Но, похоже, это только начало. К нам в подмосковный Серпухов стекаются беженцы из Белоруссии и Украины. Чего только они не рассказывают. Страсти и ужасы — волосы дыбом встают. Эмоций не хватает… А Андрея я больше не видела. Слышала, что и с Ольгой они больше не встречались, и что он пошел в связисты. Наверное, тоже на фронте…Все мальчики теперь солдаты и воюют. Я даже не знаю адрес Андрея, где он служит, куда написать. Знаю лишь его имя: Андрей Подольцев, и все. Кто знает, увидимся ли с ним еще…Не время пока.
Ноябрь 1941 г.Кошмар. Иначе не скажешь. Война в разгаре, хотя многие думали, что она закончится через пару месяцев. Немцы под Москвой. Постоянно бомбят; голова болит, уши закладывает. Звон от сирены перед бомбежкой снится уже во сне. Мама болеет. У нас квартиранты из беженцев. Я учусь. На фронт не посылают. Наверное, жалеют. Все мы, молодые девчонки, только школу закончили. Разговоры лишь о родных на фронтах, да о завтрашнем дне: что будет дальше? переживем ли сегодняшний день?
Нас посылают рыть окопы. На улице уже холодно. Роем мерзлую землю. Пальцы рук быстро немеют. К вечеру сил не остается совсем.
Декабрь 1941 г.Вот и практика была сегодня. Перевязывали раненых с линии фронта. Сколько же их!!! К концу дня мыслей не остается никаких. Усталость и все. Скорей бы все закончилось. Наступление началось. Скорей бы наши выперли фашистов! А что потом? А что теперь?
Теперь я тоже не знаю, как жить дальше. Неделю назад пришла на то место, где был наш дом. Там… яма в земле. А дома нет…Как и нет мамы, тети Тамары и Алешеньки (беженцев). Вот так: было, и нет…Слез тоже уже нет, словно что-то огромное и темное поселилось в груди. Оно не дает чувствам развиваться…как будто лед в сердце…просто раз, и нет моей семьи…Это сон? Плохая сказка? Как это осознать?..
Хочу на фронт. Все равно больше ничего не осталось: ни чувств, ни сил, ни слез. Писать тоже больше не могу. Плохо мне!
Январь 1942 г.Прибежала с дежурства в госпитале. Сколько всего осталось далеко позади, в мирном прошлом. Сейчас кажется, что мы все время живем под бомбежками, со звуками постоянных орудийных залпов; с ужасными стонами раненых, для которых мир ассоциируется с отсутствием боли и кровавых тампонов на местах, где раньше были руки и ноги. Смерть. Везде смерть. Ежедневно и ежеминутно. Она меняет мировоззрение. Она меняет все ценности… А еще, непередаваемая усталость. Боли уже не чувствуешь. Если б еще полгода назад мне сказали, что я без страха и брезгливости буду помогать хирургу вынимать пули и осколки из всех частей тела раненых; перевязывать изуродованные шрамами и страшными ранами тела солдат, или то, что осталось от их тел после взрывов; что спокойно буду закрывать глаза тем, кто уже отмучился от страданий и без слез заполнять документы о смерти, — я бы просто в обморок упала от одного представления о таких ужасах. Оказывается, привыкаешь даже к такому. Прошли слезы, и боль притупилась после гибели мамочки (даже похоронить не удалось ее. Останки так и не нашли под завалами). И осталась такая ноющая ненависть к тем, кто придумал это гнусное слово «война» и решился прийти на нашу землю, и посмел поднять оружие на мою страну! Я их ТАПК ненавижу, что даже когда мне совсем плохо и не остается сил сделать шаг к вонючей кровати с больным… лишь ненависть помогает мне справиться с этим. И я снова перевязываю, сквозь зубы, призывая смерть на голову фашистов и Гитлеру.
