Ноэль Бейтс - Я призываю любовь
Розалин прикусила губу и почувствовала угрызения совести, которые вытеснили воспоминания о том, почему она избегала родительского дома. Нервотрепка, начинающаяся с первой минуты ее приезда и не прекращающаяся до самого отъезда, чувство одиночества, горькое осознание того, что она, единственное дитя, принесла отцу лишь разочарование.
— Роналд настаивал на том, что все в порядке и нет нужды сообщать вам.
— Понятно, — сухо произнесла Розалин. — И никто, включая вас, не удосужился принять во внимание, что я его дочь и меня может беспокоить его здоровье?
— Откровенно говоря, нет. — Возникла коротая пауза, которую нарушил Скотт Барфилд: — Он был тверд как кремень, мисс Паркер, и я не видел причины поступать против его воли. Вы, кажется, нечасто бывали в наших местах. По-моему, в последний раз навещали отца два с половиной года назад.
Он осуждает меня, подумала Розалин и покраснела. Как бы ей ни хотелось защитить себя, для подобного поведения не было оправдания.
— А отец знает, что сейчас вы связались со мной? — спросила она, меняя тему и стараясь, чтобы голос звучал спокойно.
— Нет. — Снова возникла пауза, и Розалин показалось, что человек на другом конце провода обдумывает то, что собирается сказать дальше. — Я почувствовал, что должен это сделать. Состояние вашего отца подняло некоторые вопросы, которыми необходимо заняться.
— Вопросы? Что вы имеете в виду?
— Лучше обсудить это с глазу на глаз, я думаю, — равнодушно ответил Барфилд. — Когда вы сможете приехать?
Мозг Розалин лихорадочно заработал, перебирая то, что необходимо сделать в ближайшие две недели, какие из пациентов нуждаются в тщательном личном наблюдении, какие курсы следует посетить.
— Значит, вы сможете приехать сюда в обозримом будущем?
Голос Барфилда стал еще прохладнее, и Розалин легко представила, что он о ней думает. Деловая мисс Паркер, кипящая гневом оттого, что ее не известили о болезни отца, но неожиданно проявляющая нерешительность, когда речь заходит о том, чтобы навестить его. Скотт Барфилд просто был не в состоянии понять, что это связано с улаживанием кучи дел, и потому невозможно решить все в одно мгновение по телефону.
— Конечно же я приеду, мистер Барфидд, — холодно сказала она.
— Рад это слышать. — Похоже, ответ не произвел на него никакого впечатления. — В таком случае, как насчет этой субботы?
Розалин заметила, что у собеседника была привычка задавать вопросы, которые не предусматривали никаких возражений. Откуда у него это? Она попыталась вспомнить, чем Барфилд занимался, но не смогла. Ее участие в жизни родного городка было минимальным, а отец не любил писать содержательные письма. Он вообще был немногословным. Во всяком случае, с ней.
— Я боюсь…
— Послушайте, мисс Паркер, — заявил Барфилд низким, строгим голосом, — вы нужны вашему отцу. Полагаю, что вам придется изыскать возможность приехать сюда в субботу. Если вы выедете достаточно рано, то сможете добраться после полудня. Я пошлю за вами машину в аэропорт.
— До субботы осталось только два дня! Мне нужно время, чтобы заново спланировать свои дела…
Он наверняка сверялся с расписанием, пока Розалин говорила, потому что следующими его словами была информация о том, во сколько она должна вылететь в субботу и в какое время прибыть в аэропорт.
— Вас будут ждать, — сказал Барфилд и повесил трубку.
Именно так — повесил трубку! Она не могла поверить в это. Розалин была очень уважаема в своей области, к ее советам прислушивались. Давно прошло то время, когда ей приходилось защищаться от кого-то или отчитываться перед кем-то. Возникшая ситуация смущала и злила ее.
Неужели она настолько привыкла командовать, что теперь ей трудно стерпеть подобное отношение от кого-то другого? Розалин включила бра и нахмурилась. Она не любила копаться в своих эмоциях. Ее жизненное расписание не оставляло места для такой роскоши, как самоанализ.
Теперь давно забытое вторглось в реальность, возвращая образы прошлого, заставляя вспомнить далекие дни. Ее отношения с отцом основывались на гордости, упрямстве и молчании, которые в конечном счете не поддавались объяснению.
Даже сейчас Розалин ощущала боль и растерянность, преследовавшие ее в детстве. Недостаток привязанности, постепенное понимание того, что, что бы она ни сделала для отца, этого недостаточно и никогда не будет достаточно. А потом тот ужасный разговор, подслушанный под дверью кухни, когда ей было восемь или девять лет, и страх, что ее накажут, если поймают за этим делом. Служанка и кухарка болтали о бедной малютке Рози. Если бы ее мать не умерла при родах, оставив доктора Паркера с наследством… Если бы не родила, точно назло, девочку, когда все знали, что он хотел сына… Сына, чтобы сохранить фамилию…
Ей тридцать четыре года, она взрослая женщина, а воспоминания все равно ранят.
Однако к вечеру четверга эти воспоминания были снова задвинуты в самый дальний угол сознания, где им и надлежало быть. Розалин была слишком занята: за то малое время, что у нее оставалось, она лихорадочно улаживала свои дела, чтобы иметь возможность уехать в субботу.
Она понятия не имела, сколько времени будет отсутствовать, но не думала, что это займет больше недели. Тем более было сказано, что отец вне опасности и поправляется.
Самым трудным звонком, который теоретически должен был быть самым легким, оказался звонок Роджеру. Возможно, она предчувствовала это, потому что позвонила ему вечером в пятницу, незадолго до того, как лечь спать…
* * *Роджер не был склонен принимать мою ситуацию близко к сердцу, вспоминала Розалин, глядя в иллюминатор самолета. На словах он был исполнен сочувствия, но в голосе сквозили недовольство и обида.
— Я не видел тебя две недели, — сказал он. — Это была бы наша первая суббота Бог знает с какого времени!
Словно она могла изменить обстоятельства по своему желанию. В который раз Розалин подумала, насколько же мало Роджер вникает в ее заботы. Он тоже был врачом, но частнопрактикующим, и время распределял по своему усмотрению, не боясь, что планы сорвутся из-за какой-то неожиданности. Розалин часто удивляло, что Роджер, который, как врач, должен был бы понимать ее положение, всякий раз дулся, когда время, отведенное им для свидания, совпадало с ее рабочими часами…
Странно было сидеть здесь, в салоне самолета, размышляя обо всем этом. Но постепенно мысли Розалин приняли иной оборот. Что ждет ее по прибытии домой? Вдруг отец будет еще более неприветливым и ворчливым, потому что ему теперь может потребоваться ее помощь? Эта мысль испугала Розалин до дрожи, и она почувствовала себя еще более виноватой в недостатке дочерних чувств.
