Элизабет Пауэр - Скандальная репутация
Шеннон посмотрела на двух туристов, которые перебирали украшения в соседней сувенирной лавке. Что же она здесь делает?
Она была уже готова растерянно пожать плечами, как вдруг дерзкая мысль пришла ей в голову.
— Убиваю время. — Отчасти это даже было правдой.
Улыбка сошла с его лица, он нахмурился.
—Какого черта? Что это значит?
Шеннон напряглась, уловив явное неодобрение в его словах. Но, в конце концов, Кейн никогда не одобрял ее поступков. Он, как и все остальные, судил о ней по тем статьям, что появлялись в желтой прессе, где Шеннон называли маленькой скандальной богачкой, главной целью которой было привлечь как можно больше внимания к своей персоне.
— Это значит, что здесь самое подходящее место для того, чтобы ничего не делать.
Отдохнуть. Поправить здоровье. Начать новую жизнь, в конце концов, подумала она.
— Так вот чем ты занимаешься. — Он засунул руку в карман брюк, натянув ткань на стройном бедре. Его губы пренебрежительно скривились. — Как всегда, ничем.
Шеннон беззаботно пожала плечами. Жест, не говорящий ничего и выражающий все. Ее ответ его не впечатлил. Он ничего другого от меня и не ожидал, горько вздохнула она.
— Где ты остановилась? — Несмотря на внешнее спокойствие и уверенность, Кейн ощущал напряжение, которое словно зарядило электричеством воздух между ними.
Она назвала довольно престижный район.
— Ты здесь одна? — продолжал он свой допрос, пока его взгляд блуждал по ее похудевшему, но поразительно красивому лицу, предоставляя ей делать выводы о том, что заставило его задать этот вопрос.
— Да.
Итак, очередной дружок снова не прижился.
— Почему меня это не удивляет? — ядовито спросил Кейн.
— Не знаю. А должно?
А она все так же самоуверенна. Даже будучи долговязым семнадцатилетним подростком, она обладала такой уверенностью, такой уравновешенностью, какой могла бы позавидовать и сорокалетняя женщина. Сколько ей сейчас? Где- то около двадцати одного?
— У тебя здесь квартира?
— Дом, — поправила Шеннон. - Он принадлежит одному моему другу.
— Понятно, — кивнул он.
— Ничего тебе не понятно! — вспылила она в ответ на его пренебрежительный тон.
Да уж, не понятно, молча согласился Кейн, снова взглянув на ее поношенные вещи. Что могло произойти с ней? Но он не хотел ни о чем больше спрашивать, не хотел обнаружить, к своему неудовольствию, что у нее все же есть молодой человек.
— Что же ты будешь делать, когда тебе надоест отдыхать в Барселоне? — спросил он резким, язвительным тоном. — Или тебе не может надоесть безделье?
—Почему же? — ответила она, в противоположность ему беззаботно. — Может.
—Когда? Когда появится что-то или кто-то более интересный?
Шеннон изо всех сил пыталась сдержать рвущийся наружу еще более язвительный, чем его вопрос, ответ. Она смотрела на надменное лицо Кейна и чувствовала скрытую злобу под холодной, невозмутимой маской, причину которой никак не могла понять. Да, она наделала глупостей, за которые уже поплатилась. Но все в прошлом. Почему он с таким упорством напоминает ей об этом?
— Обычно так и происходит, — беззаботно прощебетала Шеннон. У него сложилось о ней весьма нелестное мнение. И раз он не может и не хочет увидеть настоящую Шеннон Бувье, а видит лишь чудовище, созданное бульварными газетенками, то она не будет разрушать его иллюзии.
— А ты никогда не задумывалась о том, что твой отец волнуется? О том, что он даже не знает, где находится его единственная дочь? О том, чтобы вернуться домой, в конце концов? — неумолимо продолжал Кейн.
Упоминание об отце причинило ей боль, а то, каким осуждающим тоном говорил с ней Кейн, вызвало сопротивление и злобу. Разве он знает, как сильно Шеннон хотела вернуться домой? Но когда случился последний скандал, в котором она была замешана, Ранульф Бувье ясно дал понять, чего ждет от своей дочери. Но его представления об идеальной наследнице не вписывались в ее планы. Последние два с половиной года, уйдя из дома, Шеннон вела такую жизнь, которой могла гордиться и о которой люди вроде Кейна не имели представления. Раньше, под вечным контролем отца и давлением его миллионов, она могла только мечтать о таком.
— Нет, Кейн, я об этом не задумывалась. И мне кажется, тебя это вообще не должно волновать.
— Ты даже не знаешь, как он живет один.
Беспокойство прокралось в ее душу. Поначалу она интересовалась тем, что происходило в Англии, читала газеты, выпытывала информацию у людей, которые были как-то связаны с компанией ее отца, с ним самим. Но в последние месяцы у нее просто не было такой возможности.
— Ты пересекался с ним? — осторожно спросила Шеннон. Если да, то для нее это стало бы большим сюрпризом. После того как Кейн со скандалом ушел из компании, его встречу с Ранульфом можно было бы назвать только так.
—Забудь об этом. — Он махнул рукой. — Ты права, это не мое дело.
Кейн так много хотел ей сказать. Он чувствовал, как слова переполняли его, но не мог дать им волю. Он отвернулся и угрюмо смотрел через дорогу. Толпа демонстрантов приближалась к ним. Их крики, пение оглушали. Ему пришлось повысить голос.
— К чему это все? — Риторический вопрос. Он уже задавал его утром директору-распорядителю компании после удачных переговоров, которые дали ему право заниматься строительством элитной недвижимости на Лазурном Берегу.
— Они хотят справедливости и понимания, — тихо сказала Шеннон.
Не хотела ли она того же и от него? Поэтому она смотрит на него как на неумолимого тирана, который жестоко с ней обращается? Может, он чего-то не понимает? Ее нежный голос и хрупкая красота очаровали его также, как и любого мужчину. Это злило Кейна. Он не хотел признаваться в своей слабости. Нет, он все прекрасно понимал: ее отец сидел в Лондоне и сходил с ума из-за единственного ребенка, пока самовлюбленный, эгоистичный ребенок колесил по миру и жил в свое удовольствие. Она сама только что призналась в этом. И все же Кейн готов был поспорить, что, заговорив о возвращении домой, он увидел боль в ее небесно-голубых глазах.
—Они неправильно это делают, — сказал он так громко, как только мог, чтобы перекричать галдеж. — Вряд ли они вызовут хоть какую-то симпатию, мешая уставшим людям добраться домой.
На ее бледных щеках заиграл румянец.
—Но они ничего не добьются, если будут сидеть сложа руки и позволят элите дальше управлять ими.
Как не позволила ты? — невольно подумал Кейн. Зная Ранульфа, он ни на минуту не сомневался, что тот требовал безоговорочного подчинения не только от служащих его компании и прислуги, но также и от дочери. Он смотрел на стройную хрупкую девушку, которую безумно хотел, но боялся себе в этом признаться, ощущал ее силу воли и понимал, как трудно ей было жить с отцом, под гнетом которого она задыхалась.
