Памела Бэрфорд - Борьба без проигравших
— Перестань.
Он медленно поднял руку к ее лицу и шершавым большим пальцем вытер Элизабет слезы.
— Не плачь. Ты должна дышать носом. Ленту я не сниму. — Его голос звучал приглушенно, по-деловому.
Он отнял руку от ее лица, но тут же поднес к ее носу платок и приказал высморкаться.
Слезы мгновенно иссякли: значит, ей суждено еще дышать!
— Высморкайся, — повторил он, и Элизабет подчинилась. Он вытер ей нос, как маленькой, и бросил платок на землю.
Мужчина открыл заднюю дверцу машины, потом взял Элизабет на руки и положил на холодное сиденье на бок, лицом вперед. Она зажмурилась, так как ее ослепил свет в салоне автомобиля, и держала глаза закрытыми, боясь взглянуть на своего похитителя. Он плотно пристегнул ее ремнями безопасности, а после закутал с головы до ног в легкое покрывало.
Через несколько секунд машина тронулась. Сначала под колесами шуршал гравий, потом, судя по звуку, они выехали на гладкий асфальт. Элизабет определила, что ее похититель придерживается средней скорости. Он не мог позволить, чтобы его остановила полиция, даже если груз на заднем сиденье выглядел как груда белья для прачечной.
Они проехали так несколько минут, потом мужчина откинулся назад и просунул руку под покрывало, прямо ей под нос, по-видимому, для того, чтобы проверить, дышит ли она. От его пальцев исходил слабый запах кожаных перчаток.
Наконец Элизабет почувствовала, что они поднимаются в гору. Поскольку в штате Нью-Йорк полным-полно холмов, она не могла определить, куда именно они направляются.
Элизабет терялась в догадках, какие указания были даны этому головорезу. Или Лу отдал ее полностью в его распоряжение? Во всяком случае, Лу потребовал, чтобы все произошло подальше от коммуны. После смерти Дэвида нельзя было допустить, чтобы в «Авалоне» нашли еще один труп.
Элизабет казалось, что они едут уже около двух часов. Наконец машина остановилась. Дверца открылась и захлопнулась. И снова Элизабет зажмурилась, когда похититель вытащил ее наружу, на холодный ночной воздух, и одним легким, уверенным движением перекинул через плечо.
Открыв какую-то дверь, он понес ее через комнаты, не зажигая света. Элизабет могла лишь определить, что он шагал по дощатым полам, а затем по ковру, затем вверх по лестнице и по длинному коридору. Внезапно остановившись, он снял ее с плеча. Элизабет выпрямилась и, тяжело рухнув на кровать, невольно замычала. Прищурившись, она старалась разглядеть комнату в темноте, но мужчина зажег лампу, стоявшую на ночном столике, и она снова зажмурила глаза. Ее всю трясло от ужаса.
Последовало долгое молчание. Наконец мужчина произнес:
— Открой глаза, Лиззи.
Элизабет заставила себя повиноваться, но тут же отвернулась к стене и стала рассматривать обои кремового цвета. Мужчина взял ее за подбородок и вынудил посмотреть на себя.
Взгляд его серых глаз пронзил ее насквозь. В этих глазах не было ни тепла, ни сочувствия. Элизабет попыталась проглотить комок, застрявший у нее в горле. Она всхлипнула и посмотрела на своего похитителя — прямой нос, твердые скулы с бакенбардами, крепко сжатые губы. Его густые светло-каштановые волосы спускались на шею, и под ними виднелся длинный шрам. На вид мужчине было около тридцати пяти — лет на десять больше, чем ей.
От смутного чувства, будто она видела его где-то раньше, у Элизабет закололо в затылке. В этом человеке было что-то знакомое. Его глаза? Она была уверена, что прежде они никогда не встречались, хотя ему было известно ее имя. Бог знает, что ей почудилось.
Мужчина продолжал смотреть на нее все так же пристально, глаза его словно горели холодным огнем. Элизабет почти физически ощущала его ненависть.
Мужчина снял с пояса большой складной нож. Оцепенев от ужаса, Элизабет увидела, как блеснуло лезвие ножа.
«Сейчас я умру». Сознание этого лишило ее сил, заслонило собой все остальное. Она почувствовала леденящий холод в животе. Не помышляя о гордости, она стонала и всхлипывала под повязкой, отчаянно тряся головой и умоляя о пощаде глазами, полными слез.
Казалось, ее безмолвная мольба застала похитителя врасплох. Он прищурился, и в его глазах отразилось какое-то неуловимое чувство. Раскаяние?
Затем его лицо снова приняло угрюмое выражение. Он задрал ей юбку и разрезал лейкопластырь, стягивавший колени и щиколотки.
Не успела Элизабет опомниться, как мужчина протянул руку и сдернул пластырь со рта. Она пронзительно вскрикнула от жгучей боли и закусила губу.
— Ты, сукин…
Он начал было снова заклеивать ей рот, но Элизабет откинула голову назад и сжала губы. Маленький урок показал ей, кто здесь хозяин. Мужчина резким движением повернул ее боком и расстегнул наручники.
Элизабет медленно вытянула перед собой негнущиеся руки и помассировала покрасневшие запястья. Она отважилась бросить взгляд на своего похитителя. Мужчина стоял, сложив руки на груди, и смотрел на нее. Дрожащими, наполовину одеревеневшими пальцами ей удалось снять остатки лейкопластыря. Мысленно Элизабет дала себе клятву, что если переживет эту ночь, то у нее никогда не будет липких ног. Наконец она уселась лицом к нему, подтянув колени к груди.
Мужчина сложил нож. Его лицо вновь приняло злобное выражение.
— Не думай, что у меня не было соблазна, — сказал он, вешая нож на пояс.
— Что… что ты собираешься со мной делать? — спросила она, пытаясь справиться с дрожью в голосе.
Он не ответил и подошел к углу, где стояло несколько открытых картонных коробок. Поднял одну из них и высыпал содержимое на пол. Элизабет от удивления раскрыла рот.
— Моя одежда!
Мужчина порылся в ее вещах, отыскал ночную рубашку и швырнул ее Элизабет.
— Надень это.
Она вцепилась пальцами в желтый шелк, чтобы они не дрожали.
— Кто ты?
Мужчина подошел к ней.
— Ты сама переоденешься или тебе помочь?
Это были ее коробки — она их узнала. Они оставались в подвале у домохозяина после того, как сама Элизабет съехала с маленькой квартирки, которую снимала в Бруклине последние три года.
— Как ты их достал? Мужчина шагнул к ней.
— Я тебе сказал…
— Что ты сделал с Холом?
Страх за пожилого домохозяина пересилил страх за собственную жизнь.
Похититель окинул ее изучающим взглядом и нехотя объяснил:
— Сомневаюсь, что старик заметит исчезновение этого барахла. Послушай, я не из терпеливых, даже когда в хорошем настроении. У тебя тридцать секунд, чтобы переодеться. Иначе я сделаю это сам.
— Хорошо, только выйди на минуту.
— Нет. Я оставлю тебя одну, когда сочту нужным.
