Марси Беннет - Спасая любовь
— И все же я… — начала Алекс, как вдруг почувствовала, что летит куда-то вниз, сквозь заросли кустарника, в глубокую яму. Острые шипы вцепились в платье, колючие ветки царапали ноги. С его помощью она выбралась из неожиданной западни и очутилась прямо перед Рисом. С тем же упрямством она закончила начатую фразу.
— Я девочка!
Рис поторопился освободить ее от шипов и колючек, а Алекс, подражая матери, уперла ручонки в бока, топнула ножкой и рассерженно произнесла:
— Ну-ка посмотри. Я самая что ни на есть настоящая девочка!
При виде столь угрожающей позы, а еще больше из-за ее воинственного тона Рис расхохотался.
— Ладно, ладно. Если тебе хочется быть Забиякой, будь ею, — сказал он, взял ее за руку и направился вместе с ней к своей матери.
Дома у Риса ее угостили лимонадом и кексом. Потом Рис посадил ее к себе на плечи и, сделав несколько кругов по саду, доставил домой. Алекс, обхватив ручонками его шею, чувствовал себя на верху блаженства.
В доме Алекс Рис был гостеприимно встречен, но долго не задержался. Когда он уходил, Алекс бросилась за ним вдогонку, схватила за руку, подняла на него раскрасневшееся личико, обрамленное светло-каштановыми кудряшками, и с детской непосредственностью сказала:
— Пожалуйста, прошу тебя, женись на мне, ладно?
Он засмеялся в ответ, погладил ее по головке и обещал, что выполнит просьбу. Разумеется, он отнесся к ее словам как к милой шутке. Но Алекс восприняла обещание со всей серьезностью и думала о нем долгие годы. За это время отверстие в изгороди стало таким большим, что на его месте родители решили соорудить калитку и тем самым ликвидировать причину постоянного волнения матери Алекс.
Обе семьи крепко сдружились и постоянно потешались над Алекс, не устававшей по любому поводу восторгаться Рисом. Сам Рис относился к девочке с шутливым юморком, играл с ней как с ребенком; во время летних каникул брал ее с собой на дальние прогулки и на рыбалку. В зимние вечера терпеливо учил ее игре в шахматы; они вдвоем слушали музыку — у него была неплохая коллекция пластинок. В период занятий Алекс редко видела Риса. Пять дней в неделю он проводил в школьном пансионате и приезжал домой только на субботу и воскресенье. Учился он очень прилежно, педантично выполнял все домашние задания, но когда выдавался свободный часок, Алекс постоянно торчала у него. В его доме она чувствовала себя свободно, словно в собственном, и к ней относились как к дочке. Но Алекс не нравилось такое отношение, она яростно восставала против того, чтобы Рис относился к ней как к сестре.
— Какая я тебе сестра, — сердито говорила она, глубоко веря в данное ей Рисом слово. — Ты же женишься на мне!
Подобные заявления Алекс стали у родителей предметом нескончаемых шуток. Они были уверены, что с возрастом ее упрямая убежденность пройдет. Тем временем Рис поступил в колледж, а потом по его окончании, получив диплом инженера, уехал в Южную Африку, где проработал более двух лет. Затем сразу же его перевели в Ботсвану, где велось строительство большого моста. В течение этих лет время от времени ему удавалось вырываться домой и встречаясь с Алекс, он благосклонно воспринимал ее восторги и радовался, что она так искренне относится к нему. Они иногда совершали пешие походы по утрам, и время от времени он играл с ней в теннис на клубном корте. Однако ему уже исполнилось двадцать, и он стеснялся появляться на публике в сопровождении десятилетней девочки, которую прозвал Забиякой. Он предпочитал общество своих сверстниц и приобрел кое-какой опыт в романтических похождениях. Из Ботсваны он возвратился взрослым мужчиной двадцати восьми лет. Он сильно загорел под африканским солнцем, раздался в плечах, но тонкие черты его лица почти не изменились. Он не только стал сильным физически, но и приобрел манеры человека, знающего себе цену. Теперь он руководил одним очень важным инженерным проектом, и под его началом находилось много рабочих.
Алекс тоже встречалась с молодыми людьми, флиртовала с теми, кто ей больше всего нравился, но о каких-либо серьезных отношениях и не помышляла. Она продолжала любить только Риса той же пылкой любовью, как и в первый день их знакомства.
Рис приехал домой как раз тогда, когда Алекс отметила свое восемнадцатилетие. Она была на сто процентов уверена, что Рис, как только увидит ее, сразу же заведет речь о помолвке и без всяких проволочек поведет ее под венец. Однако мать прибегала ко всяким уловкам, чтобы охладить пыл своей дочери. В ответ на материнские увещевания Алекс только смеялась и приговаривала: «Мы еще посмотрим».
Когда Рис увидел ее, повзрослевшую, складненькую, одетую в очаровательное настоящее платье, с искусно наложенной косметикой на прехорошеньком личике, то, к ее разочарованию, не удивился, а рассмеялся.
— О Боже, — сказал он, — неужели моя маленькая Алекс так выросла!
Она, затаив дыхание, посмотрела на него, полагая, что он отнесется к ней как к взрослой, как к своей девушке, но он только весело хихикал, как делал это всегда.
Несколько раз они ходили вместе на танцевальные вечера, и всегда, когда это случалось, она чувствовала себя на седьмом небе. И все же каким-то образом понимала, что его отношение к ней лишь обычный долг вежливости. Когда они оставались наедине, Алекс делала недвусмысленные попытки соблазнить его. Но он отделывался ничего не значащими поцелуями, которые не имели ни малейшей примеси страсти.
— Поцелуй же меня как следует, — капризно требовала она. — Сразу же после такого поцелуя мы должны пожениться.
— Пожениться? — взрывался хохотом Рис. — Ты с ума сошла, маленькая идиотка. Ты еще недостаточно созрела для брака.
Он нежно гладил ее волосы и в виде утешения говорил:
— Знаешь, Забияка, ты действительно мне подходишь.
Удовлетворенная, она продолжала настаивать.
— Вот и хорошо. Так когда же мы поженимся?
Он целовал ее в кончик носа.
— Когда повзрослеешь, тогда и поговорим.
— Но я уже взрослая!
— Ладно. Когда выйдешь из подросткового возраста.
— Значит, когда мне исполнится двадцать лет, мы поженимся?
После такого вопроса Рис посмотрел на нее внимательнее. Глаза у него продолжали смеяться. Но смех сразу же испарился, как только он взглянул на ее лицо, на длинные темные ресницы, на тонкие брови, которые резко контрастировали со светлыми волосами, на свежие, пухлые щеки, на прямой нос. Все вместе это сливалось в единое понятие красоты, у которой не было возраста. Но особенно привлекательными были ее глаза, голубые, глубокие, как сапфиры. Они выражали безмерную любовь. Кончиком пальца он провел по ее нежным, хорошего рисунка, губам.
