Таких не бывает (СИ) - Резник Юлия

– Чего-о-о? – охренел болезный.

– У мужиков рак молочной железы практически не встречается. Одевайся.

– Так, а диагноз какой? – замялся Петрович, с трудом продевая маленькие пуговички в петельки.

– Скорей всего – ипохондрия. Это когда во всем болезнь чудится. Есть такое?

– Ну, немножко, – отвел глаза мужичок.

– Сходи к терапевту. Сделайте кардиограмму, УЗИ. И если там все нормально – выдыхай. Ты вон сколько добра сегодня перетаскал, и дыхание не сбилось даже. Я лет на двадцать пять младше, и то под конец притомился.

Петрович приосанился, заулыбался. Ну а че? Кому бы не приятно было услышать, что он в свои шестьдесят шесть еще о-го-го?

– Реанимационная бригада. Срочно в третий родзал… – раздался знакомый женский голос по громкой связи. Фокин, ни секунды не медля, сорвался с места и помчал вперед, хлопая по пяткам задниками кроксов.

– Чего тут?

– Экстренные роды. Болезнь Бехтерева у мамочки. Тромбофилия…

– Кустарникова, что ли?

– Она. Мы ее в план через две недели ставили, и вот. Зарожала.

– Весело.

Мальчишка родился нормальный. На таком сроке не каждый сам задышит, но Фокин, конечно, забрал его к себе под наблюдение.

Он как раз выходил из интенсивки, когда заметил у окна приникшую к нему носом женщину. За этим самым окном в инкубаторах лежали его задохлики. И ничего такого в том, что здесь кто-то стоял, не было. Кроме того, что для визитов уже было слишком поздно. Да и эту барышню он, сколько ни пытался, что-то не припоминал, а ведь обычно у него с этим проблем не было. Нормальные родители ему даже успевали примелькаться за то время, что он выхаживал их чад. Процесс это не быстрый, так что…

Будто почувствовав, что на нее смотрят, девушка медленно оглянулась. Ее огромные глаза широко распахнулись, жилка на шее дернулась, а сама она замерла, как мышь под веником. Мелкая. Тощая. Совсем девчонка.

– Здравствуйте. Фокин. Гордей Александрович. Заведующий отделением реанимации и интенсивной терапии новорожденных. Я могу вам чем-то помочь?

Он сделал шаг. Девчонка сглотнула. И затрясла головой, отчего из-под темного шарфа на ее голове выбились несколько прядок.

– Н-нет. Я уж-же пойду.

– А что вы здесь вообще делали? Время для посещений утром с девяти до двенадцати и с пятнадцати до… Да куда же вы?

Странная какая-то. Опять диковато огляделась и рванула к лестнице. Фокин напрягся. Мало ли, что у этой чокнутой было на уме. А у них и охраны толком нет. В десять шагов преодолев расстояние до двери, Гордей ввалился в бокс. Внимательно проверил всех своих пациентов. Убедился, что все у них было нормально. Шесть мальчиков и четыре девочки лежали чинно в своих инкубаторах и шли на поправку. Макс, Данил, Иван, Ибрагим и, прости господи, Мефодий… Женя – девочка, Катя, София и Алия. Ну и отказник, имя которому так никто и не удосужился придумать. Тот уже в инкубаторе не нуждался.

Фокин выдохнул – все же он не железный. А девчонка и впрямь вела себя как-то странно.

– Ну, привет, богатырь, – прошептал он, стаскивая с себя верхнюю часть робы и осторожно беря парня в руки. – Иди сюда.

Задохлик пах одуряюще сладко и уже до боли знакомо. Фокин зажмурился, в который раз убеждая себя, что он не делает ничего такого. Контакт кожа к коже рекомендован ВОЗ, а раз у этого малыша нет родителей, то его долг как врача – просто обеспечить этот самый контакт. Но это вовсе не означает, что в нем пробудились отцовские чувства! Потому что, по чесноку, ну куда ему, блин, ребенка? Тем более вот такого… За которым уход постоянный нужен, и к которому в любой момент может вернуться кукушка-мать. Гордей застыл, с трудом контролируя силу рук, чтобы не дай бог не сломать помещающееся в одну его ладонь тельце. Сделал, крадучись, шаг к окну и, стоя так, чтобы его не было видно с улицы, выглянул наружу. Да только поздно. Девчонки, кем бы она ни была, уже и след простыл.

Фокин машинально коснулся губами шапочки на головке мелкого.

– Ну, что, похоже, одумалась твоя непутевая маманя, а? Хотя какая из нее маманя? Тьфу! Саму ж еще нянчить надо.

Глава 2

Минут через пятнадцать Фокин вернул мальчишку в кувез, оделся и пошел вниз. Время клонилось к вечеру. Дневная смена давно разбрелась, вместо нее пришла ночная. В ночь народу у них выходило мало – в ином не было необходимости. Гордей прошелся по своим владениям, убедился, что все тихо-мирно, и спустился вниз, где на пару с администратором сидел единственный на весь перинатальный центр охранник.

– Кирилл, мне бы камеры посмотреть.

– А чего? Случилось что-то? – всполошился парень.

– Еще нет. Но я предпочитаю действовать на опережение.

– А? – тупил рыжий.

– Да я сам разберусь. Ты мне только картинку выведи. Холл, ну и ту камеру, что у меня в отделении над входом. Они же пишут?

– Это конфиденциальная информация.

Ага. Точно. И Гордей даже знал почему. При помощи камер их главврач боролся с коррупцией. Предполагалось, что, опасаясь быть заснятыми, врачи не будут брать взятки. Ну, такое себе решение, конечно, особенно учитывая тот факт, что их главврач как раз и был самым главным коррупционером. О дачке, которую он построил у моря, не говорил разве что ленивый. И ничего! Зато что тут началось, когда одному из гинекологов пациенты на выписке презентовали торт! Беднягу чуть на доску позора не вывесили, приколотив тщедушную тушку гвоздями.

– Ну, тогда сам ищи, – взял на понт охранника Фокин.

– Да кого искать-то?

– Шастала тут у меня по отделению одна… Чернявая такая.

– Как это – шастала? Может, навещала кого?

– Понятия не имею. Ты же должен всех визитеров в журнал записывать? Вот и скажи мне.

– Не помню я никакой чернявой, – смутился охранник, откладывая злосчастный журнал в сторонку. Ясно же – далеко не всех он туда вносил. И никого он не убережет, если вдруг что. Не охрана, а одна профанация. Зато галочку поставили.

– Тогда врубай камеры. Некогда мне тут с тобой возиться.

Детский сад! Как будто персонал первым делом не выяснил, где эти самые камеры понатыкали. Да это было делом нескольких дней. А там даже как-то удалось разузнать, какие из них писали со звуком. Словом, разговоров было много, ну а толку – ноль. Потому что очень скоро смотрели эти камеры куда угодно, но только не туда, куда предполагалось. Что их стоило развернуть? А медперсонал жил своей привычной жизнью. Фокин о происходящем в перинатальном центре, конечно же, знал. Знал и не вмешивался.

– Да вот же она! – оживился Гордей, завидев на экране ту самую девочку. Вся в черном – пуховик, гамаши, платок – он бы ее сразу узнал.

– Может, в полицию позвонить? – задергался охранник.

– Зачем?

– Да хрен его знает, что у этой замотанной в голове. Может, у нее пояс шахидки под одеждой припрятан, на кой хрен ей еще так кутаться?

– На тот, что культура у них такая, – съязвил Фокин. Рыжий завис, никак не в силах понять, где был неправ.

– Так мне звонить в полицию или нет?

– Нет! Это мать одного из моих задохликов. Я ее не узнал в верхней одежде. Можно ее приблизить? Хочу убедиться…

– Еще бы!

Необычайно гордый собой парень зумом увеличил изображение. Ну, точно! Девчонка совсем. Глаза – огромные, темные, хоть икону с нее пиши. Правда, судя по одежде, девица совсем другой религии придерживалась. Брови вразлет, губы пухлые. Это он уже видел… Неудивительно, что родители ее прятали за унылыми тряпками. Удивительно, что все-таки недоглядели. Зато понятно, почему она ребенка оставила. Боялась наверняка. А теперь что? Решилась забрать? Или это разовая акция для успокоения совести?

– Ну так что, Гордей Саныч? Ваша мамаша?

– Моя. Все нормально, Кирюх.

Фокин похлопал охранника по плечу и направился к лифтам. Мало ему было проблем. Теперь еще этим голова забита. И девочку жалко, и его задохлика. Потому как одно дело, когда какая-нибудь непутевая ребенка бросает, и совсем другое, когда хорошая девочка, оказавшаяся в безвыходной ситуации.