Игорь Волознев - Мы на «чертовом» катались колесе
Переводя дыхание, он взял листок, присел перед девочкой на корточки.
— Очень похож. Послушай, как ты насчет того, что мы сейчас поедем не в зоопарк, а за город?
— Зачем?
— Навестить одного художника. Он живет в деревне.
— А мама с нами поедет?
— Ну конечно! — Ронни бросил быстрый взгляд на Марину и снова обратился к Насте: — Ну что?
— Поедем! Поедем!
Девочка, запрыгав на одной ножке, ускакала в комнату. Казалось, она ничуть не огорчена отменой зоопарка. И верно: ей было все равно, куда ехать, лишь бы с Ронни и мамой. Через минуту она уже оживленно расспрашивала Ронни о художнике и его деревне.
Уединившись в комнате, Марина раскрыла платяной шкаф и осмотрела висевшую там одежду, выбирая то, что сгодилось бы для сегодняшней поездки. Ей хотелось выглядеть привлекательной, и потому первое, что она извлекла из шкафа, — это черное платье, то самое, которое когда-то подарил ей Ронни. Оно и сейчас было ей впору и смотрелось достаточно модно и эффектно. Но, подумав несколько секунд, она засунула его обратно. Оно слишком красиво для деревни, да и Ронни может подумать бог знает что, увидев его на ней. Чего доброго, решит, что она принарядилась специально для него!
Свой выбор она остановила на легких темных брюках и широкой летней блузе светло-розового цвета. Затем занялась прической — подколола волосы на затылке. Туалет завершили черная, в тон брюкам, нитка бус и немного косметики.
Через четверть часа «ягуар» отъехал от их дома и покатил по улицам. Вскоре за окнами поплыли зеленеющие перелески и поля Подмосковья. Марина с Настей сидели сзади. В панель машины был вмонтирован экран, и Ронни, прежде чем отправиться в путь, вставил в гнездо под ним кассету с мультфильмами. Всю дорогу, к удовольствию Насти, телевизор показывал приключения Микки Мауса и утенка Дональда.
Марина смотрела в окно, на сменяющиеся пейзажи, но гораздо чаще ее взгляд останавливался на Ронни. Она не могла не отметить уверенность и свободу, с которыми он вел машину. Ей вспомнилось любимое изречение подруги, менявшей любовников чуть ли не каждый месяц: мужчина хорошо смотрится только тогда, когда сидит за рулем иномарки. Это высказывание всегда казалось Марине циничным и потребительским, но сейчас она не могла не согласиться с ним. В верхнем зеркале она видела лицо Ронни — энергичное, худощавое, чуть задумчивое, с правильными чертами. Как же он хорош собой, этот заезжий американец, и как хорошо он смотрится за рулем! Герой ее сновидений, ее грез и тайных мечтаний. Далекий и недоступный, как тот мир, из которого он ворвался в ее жизнь сверкающим метеором, чтобы через мгновение вновь исчезнуть…
Несколько раз он тоже поднимал глаза к зеркалу, и их взгляды встречались. Она торопливо отворачивалась к окну, делая вид, что посмотрела в зеркало случайно. При этом она отлично знала, что он усмехается, видимо, чувствуя неотразимость своего обаяния. Она понимала, что он прав, что ее действительно тянет к нему, и это ее бесило больше всего. В конце концов она решила вообще не смотреть в зеркало.
— Нам еще далеко ехать? — Настя на секунду оторвалась от телевизора.
— Нет, по-моему, недалеко, — не совсем уверенно ответила Марина.
Она не была у Воронихина так давно, что успела позабыть дорогу до его деревни.
— Еще десяток километров по шоссе, — отозвался Ронни.
Он, в отличие от нее, прекрасно сохранил в памяти весь маршрут и даже ни разу не заглянул в карту-схему Подмосковья, которая лежала рядом на сиденье.
— Я успею досмотреть мультфильмы, пока мы будем ехать?
— Конечно, успеешь, — Ронни рассмеялся.
Машина проехала вдоль живописных берегов Истринского водохранилища и через несколько минут езды по проселочной дороге, поднимая за собой пыль, въехала в деревню на невысоком холме. Отсюда открывался вид на городок и старинный монастырь с огромной полуразрушенной колокольней. Дом художника стоял на окраине деревни и был окружен огородом, малинником и садовыми деревьями.
«Ягуар», распугав кур, остановился у калитки. От веранды уже шел сам художник в серой, до колен, холщовой майке, измазанной краской, в широких линялых джинсах и сандалиях на босу ногу. Марине показалось, что внешне он мало изменился, а эта борода, которую он отпустил, ему даже шла.
Воронихин уже понял, кто к нему приехал, улыбался, укоризненно качал головой и всплескивал руками.
— Ронни! Ты почему так редко звонил? А мы тут вспоминали о тебе! Жена сказала, что видела в Москве афиши с твоей физиономией, так она сразу даже не поверила, что это ты!.. — Мужчины обменялись рукопожатием.
— Да решил попробовать себя в кино, и вроде получилось удачно, — с улыбкой ответил Ронни. — Я почему-то считал, что ты видел фильмы со мной…
— Я кино не смотрю, — отмахнулся Воронихин. — У меня и телевизора нет, только радио слушаю, и то нечасто. Это все суета сует, без всех этих телевизоров и газет гораздо спокойнее себя чувствуешь и в душевном смысле здоровее… А это кто? — Он обернулся к вылезающим из машины Насте и Марине. — Неужто Марина? С дочкой? — Он наклонился к девочке. — Как тебя зовут?
Она застеснялась, прижалась к матери.
— Настя…
— Ну вылитый отец!
Ронни и Воронихин, идя в дом, оживленно заговорили по-английски, вспоминая общих московских знакомых. Самая большая комната в доме была отведена под мастерскую. На стенах и подставках висели иконы различных размеров — в большинстве написанные самим художником, но попадались и старинные, в темных закопченных окладах. К гостям вышли жена Воронихина — Лидия Петровна, и их внуки — два мальчика шести и девяти лет. Дети повели Настю на задний двор показывать кроликов, а Марина и Ронни уселись на диван в гостиной и начали листать альбомы с фотографиями.
Вскоре стало ясно, что Лидия Петровна имеет такое же слабое понятие о кинематографическом взлете Сэндза, как и ее муж. Простая русская женщина, полноватая, с добрым белым лицом, одетая в синее ситцевое платье в горошек и с волосами, спрятанными под косынку, она сидела у стола, сложив на коленях руки, благостно улыбалась и переводила взгляд с Ронни на Марину. Поскольку английского языка Лидия Петровна не знала, при ней говорили по-русски, но в общий разговор она не вступала. Похоже было, что она даже не вникает в смысл того, о чем говорят. Какое-то время она сидела молча, а потом как-то невпопад заметила:
— Как дочка-то на вас похожа! Особенно на отца!
Марина, чувствуя, что краснеет, опустила глаза и сделала вид, что поглощена фотографиями. Попыталась даже увести разговор с нежелательной темы.
— А это кто? — спросила она у Воронихина, показывая на снимок.
