Галина Яхонтова - Черная роза Анастасии
До возвращения Пирожникова оставалось чуть больше недели. За это время Настасья планировала завершить собирание „Опытов“ для Марка Самойловича.
Она как раз делала извлечения из истории постижения вечных таинств эроса леди Чаттерли.
„Это была запредельная ночь; поначалу ей было немного страшно и неприятно; но скоро она снова погрузилась в слепящую пучину чувственного наслаждения, более острого, чем обычные ласки, но минутами и более желанного. Чуть испуганно она позволила ему делать с собой все; безрассудная, бесстыдная чувственность как пожаром охватила все ее существо, сорвала все покровы, сделала ее другой женщиной. Это была не любовь, это был пир сладострастия, страсть, испепеляющая душу дотла. Выжигающая стыд, самый древний, самый глубокий, таящийся в самых сокровенных глубинах души и тела. Ей стоило труда подчиниться ему, отказаться от себя самой, своей воли. Стать пассивной, податливой, как рабыня, — рабыня страсти. Страсть лизала ее языками пламени, пожирала ее, и, когда огонь забушевал у нее в груди и во чреве, она почувствовала, что умирает от чистого и острого, как булат, блаженства.
В юности она не раз задавалась вопросом, что значат слова Абеляра об их с Элоизой любви. Он писал, что за один год они прошли все ступени, все изгибы страсти. Одно и то же всегда — тысячу лет назад, десять тысяч лет назад, на греческих вазах — всюду! Эксцессы страсти, выжигающие ложный стыд, выплавляющие из самой грязной руды чистейший металл. Всегда было, есть и пребудет вовеки!
Этот мужчина был сущий дьявол! Какой сильной надо быть, чтобы противостоять ему. Не так-то просто было взять последний бастион естественного стыда, запрятанного в джунглях тела. Только фаллос мог это совершить. И как мощно он вторгся в нее!
Как лгут поэты, и не только они! Читая их, можно подумать, что человеку нужны одни сантименты. А ведь главная-то потребность — пронзительный, внушающий ужас эрос. Встретить мужчину, который отважился на такое и потом не мучился раскаянием, страхом расплаты, угрызениями совести, — это ли не счастье! Ведь если бы потом он не мог поднять глаз от стыда, заражая стыдом и ее, надо было бы умереть.
Господи, как редко встречаются настоящие мужчины! Все они — псиной породы, бегают, нюхаются и совокупляются. Боже мой, встретить мужчину, который бы не боялся и не стыдился! Конни взглянула на него — спит как дикий зверь на приволье, отъединившись от всех. Она свернулась клубочком и прильнула к нему, чтобы подольше не расставаться“.
Процитированный отрывок заставил Настю задуматься. Но не о том, редко или часто встречаются настоящие мужчины. Она была уверена, и практика — критерий истины убеждает в этом, что настоящих мужчин, о которых рассуждает Конни, создают настоящие женщины, могущие разбудить страсть, избавить от комплексов, открыть великие тайны чувственности. Но они, увы, не могут подарить своим избранникам то, что сделало бы их мужественными в квадрате: неженственный взгляд на мир…
Абеляр и Элоиза — пара в мировой культуре классическая и почти столь же известная, как Ромео и Джульетта. С единственной разницей: философ Абеляр и его возлюбленная существовали на самом деле. И были насильно разлучены: Элоизу заточили в монастырь, а Абеляра кастрировали. Но и после всех злоключений они не перестали любить друг друга. Может быть, потому, что успели пройти все изгибы страсти? Всего за один год.
А они с Ростиславом прошли свои изгибы страсти всего за несколько месяцев. И все! Не тот, видно, масштаб личностей, не те страсти… Настя готова была признаться себе, что влюбилась когда-то в Коробова прежде всего потому, что он напоминал ей отца, запечатленного на фотографии. А потом оба они оказались раздавленными тяжким грузом комплексов. Каждый — своим.
Но любовью ли была эта слепая страсть? Может ли вообще маниакальное влечение существовать долго — всю жизнь? Возможно, на эти вопросы ответила бы Наташа Ростова, воспылавшая страстью к Анатолю Курагину? Тихая и мирная Наташа, растворившаяся в конце концов в счастливом, лишенном хоть какого-нибудь надрыва браке с Пьером Безуховым. Впрочем, Андрея Болконского она, кажется, тоже любила…
* * *В почтовом ящике Настя нашла номер толстого журнала со своими стихами. Она благодарила этот день за нечаянную радость. Подборка так и вышла — без фотографии, в свое время не сделанной криминальных дел мастером Валентином.
„Где он теперь? — вспомнила она давнего эротического друга. — Куда он мог исчезнуть?“ Страшные следы на давно растаявшем снегу вновь проявились, как негатив, в ее памяти. И ей страстно захотелось быть защищенной. Хотя бы каменной стеной.
Анастасия не знала, что Валентин исчез не случайно и вовсе не по своей воле. Что именно каменная стена, а то и две-три отделили экс-фотографа не только от бывшей возлюбленной, но и от всего свободного мира по меньшей мере лет на семь. Она не знала, что „загремел“ он в тюрягу, к сожалению, не за поджог ее квартиры. „Заложили“ некрофила-мазохиста подельники, которых взяли в разгар какой-то мафиозной разборки, На вопрос, кто в МУРе их информировал, они отвечали прямо и открыто, исключительно четко, — как дикторы „НТВ“, произнося одно и то же имя.
Такой вот вышел „печальный детектив“.
* * *Настасья Филипповна пила цейлонский чай, заедая его швейцарским сыром, и душа ее была спокойна, поскольку скатертью-самобранкой стал пакет, презентованный легально состоятельным Поцелуевым. А когда на ее столе появлялись копченые угри из прудов скромного фотографа, она, бывало, испытывала смутную тревогу, приводившую временами к отсутствию аппетита. К счастью, ей были неизвестны причины тех давних „безвкусовых“ пристрастий.
Она листала толстый журнал, и сердце ее стучало с тайной гордостью. Нет, куда там — она вся была переполнена преступной гордыней. Потому что о-то-мсти-ла! Отомстила милой бардессе Катюше Мышкиной, которая осаждала редакцию этого издания, как половцы Киев, уже который год. Настасья испытывала удовлетворение, достойное великой Джулии Лэмберт.
Открой глаза, пойми, что все сбылось.
Укачивает облако ребенка.
Во сне являлась дальняя сторонка
И грузной птицей пролетала злость.
Прости, прости.
Качается мой мир,
Цепями по земле гремят качели.
Взлететь и быть мы так с тобой хотели!
А ныне — пир…
И Настя пировала, намазывала белую булку красной икрой, а не губной помадой. Сегодня у нее был маленький праздник. Она почувствовала себя сильнее, потому что смогла произнести „нет“ — своим болям, обидам и неясным томлениям.
