Сьюзен Мейер - Сердце, полное любви
— А вы, вероятно, прослушали ту часть, где я говорила, что у меня есть своя жизнь.
— И она у вас будет. Просто жить вы будете в Монтоке.
— Мне нравится моя квартира.
— И я не предлагаю вам отказаться от нее. Но сейчас вы ведете себя как испорченная, капризная девочка. — Увидев, какая ярость вспыхнула в глазах Уитни, Дариус тут же пошел на попятный. — Простите, кажется, я немного переборщил.
Она хотела отвернуться, разложить омлет по тарелкам или еще как-то занять себя, но Дариус не дал ей этого сделать, одним шагом преодолев разделяющее их расстояние. Его темные глаза впились в ее лицо.
— Я знаю, что вы любите Джино. Возможно, изначально вы согласились стать опекуном лишь для того, чтобы выполнить последнее желание погибшей подруги, но сейчас вы любите его.
— Конечно, я его люблю, но это не меняет того факта, что вы предали меня.
— Я только сказал правду, — вздохнул он. — Я думал, что раз вы смогли довериться мне и все рассказать, я тоже могу говорить искренне.
Уитни не знала, что ему на это ответить. Неужели он просто сказал правду? Неужели она так давно не говорила ни с кем искренне, что забыла, как это бывает? Она, правда, нуждалась в его помощи. И он был опекуном Джино, а значит, имел право беспокоиться о его счастье.
— Может, я просто еще не готова об этом разговаривать? — прошептала она, чувствуя, как пылают ее щеки.
— И никогда не будете, если и дальше станете избегать этой темы, — зло ответил он.
Уитни не могла понять, почему он так раздражен. Если бы это она нападала, а он оправдывался, все было бы ясно, но сейчас ситуация была обратной.
— Почему вы злитесь?
Дариус взъерошил волосы и опустил глаза. Чувствовалось, что он нервничает.
— Потому что ты красивая, яркая, умная женщина. Я знаю, ты не заслужила того, что с тобой произошло. Но так уж случилось, и тебе придется жить с этим. Но ты, похоже, не можешь.
— Эй, полегче! Попробуй потерять все! Твои надежды! Мечты! Ребенка! Твою маленькую голубоглазую девочку, которая никому в жизни не сделала ничего плохого. — Боль сдавила ее грудь так сильно, что Уитни едва могла дышать. — Потеряй все это, зная, что это твоя вина, а потом попытайся начать жить дальше.
— А как ты думаешь, чем я здесь занимаюсь? С Джино… с моими братьями… после смерти отца?
— Думаешь, это можно сравнить со смертью отца?
— Нет. Но прибавь к этому тот факт, что за несколько месяцев до этого умерла моя мать. Ей было только пятьдесят три. Умная, веселая, красивая. Ее все любили. Но однажды на работе у нее произошел сердечный приступ, и она умерла. — Он схватил Уитни за плечи, словно пытался убедиться в том, что она слышит его. — Я совершенно один, если не считать маленького мальчика наверху и двух братьев, которые ненавидят меня. Как ты думаешь, не задумываюсь ли я порой о том, чтобы послать все к черту, собрать чемодан и улететь на Таити.
— Это не одно и то же.
— Да. Но точно также, как мои проблемы не дают мне права требовать, чтобы все теперь шло по-моему, так и твои. И не надейся, что из-за этого я всегда буду уступать тебе!
Глаза Дариуса горели гневом, но вместо страха Уитни почувствовала смешанное чувство желания и стыда. Ей было стыдно, что она подтолкнула его к этому разговору, который, вероятно, причинял ему боль. Она до сих пор не считала, что его потери сопоставимы с ее, но теперь признавала, что он может понять ее чувства.
И Уитни никак не могла собраться с мыслями, ощущая рядом с собой его сильное, пылающее жаром тело. Он обещал, что больше никогда не поцелует ее, но сейчас Уитни казалось, что эти слова прозвучали в какой-то иной, неизмеримо далекой вселенной, не имеющей к ним никакого отношения.
Они смотрели друг другу в глаза, и воздух звенел от напряжения. Их злость превратилась в что-то совсем иное, сгорев на костре страсти.
Он хочет поцеловать ее?
Уитни приказала себе развернуться и бежать прочь. Она помнила реакцию своего тела на прошлый поцелуй, помнила желание, сметающее все ее внутренние барьеры. В его руках она теряла контроль над собой. Она не должна была позволить себе заняться любовью с едва знакомым мужчиной, это не даст ей желанного ощущения теплоты и близости. Это будет просто пустой механический секс и ничего более.
Она не могла позволить ему поцеловать ее.
Но не пошевелилась.
Его руки соскользнули с ее плеч. Дариус медленно сделал шаг назад, словно преодолевая внутреннее сопротивление, круто развернулся и вышел из кухни.
Глава 8
Безумие. Он сходит с ума от желания поцеловать ее.
Дариус подставил голову под струю холодной воды, стараясь привести мысли в порядок и хоть немного успокоиться. Нельзя сказать, что ему это удалось. Он так и не смог избавиться от странной потребности немедленно вернуться и поцеловать Уитни, вновь ощутить податливое тепло ее губ. И не только из-за инстинктивного сексуального притяжения, которое он при желании смог бы побороть, но и потому, что хотел помочь ей вырваться из тюрьмы, стены которой она сама возвела вокруг себя из боли и вины. Не ради Джино, ради себя самого. Он знал, что там, за барьером страха и горечи, скрывается настоящая, живая, теплая, прекрасная женщина. Та, на кого он сможет положиться, и не только в заботе о Джино. Та, кого он смог бы полюбить…
Вернувшись в спальню, он со стоном упал на кровать, стараясь игнорировать обуревающие его чувства. Желать, чтобы Уитни стала для него кем-то, кроме партнера, глупо и эгоистично по отношению к Джино и к ней самой. Он исполнительный директор огромной корпорации, на нем лежит ответственность за сотни людей. Он едва находит время, чтобы заботиться о Джино. Как он найдет время еще и на жену?
Кроме того, он не тот понимающий, чувствительный мужчина, который ей нужен. Он только ранит ее. Он должен перестать желать ее!
На следующее утро, когда Уитни вошла в детскую, Дариус уже кормил Джино. Их вчерашняя ссора оказала на нее куда большее влияние, чем ей бы хотелось. И дело было не столько в том, что она вновь осознала, насколько сильно ее тянет к Дариусу. Просто некоторые вещи, которые он сказал вчера, никак не шли у нее из головы.
Он назвал ее милой. Это воспоминание вновь и вновь вызывало у Уитни улыбку. Последние три года люди характеризовали ее как холодную, отстраненную, фригидную. Никто не мог разглядеть сквозь ее боль и вину настоящую Уитни.
Сделав глубокий вдох, она произнесла:
— Дай мне покормить его.
Дариус молчал, но в его глазах отражался миллион невысказанных вопросов.
— Эй, я ведь тоже должна это делать, хотя бы иногда.
— Да, это так, — кивнул он, поднимаясь, чтобы уступить ей место на диване.
