Сэнди Мэдисон - А как ты играешь в любовь, чемпион?
— Ты совсем не обязан клясться, — ответила с достоинством Гледис, хотя ее сердце подпрыгнуло от радости.
— Ты мне веришь?
— Конечно. — Гледис кивнула и беззаботно пожала плечами. — В конце концов, совершенно неважно, с кем ты связан или не связан. Это меня совершенно не касается.
— Значит, ты мне не веришь, — сказал он разочарованно. — Если бы я только мог доказать, что между мной и Жанетт уже давно ничего нет.
— Пожалуйста, Фрэнки, прекратим этот разговор, — произнесла Гледис. — Пойдем лучше есть.
— Нет, Гледис. Вопрос слишком важен. Мы позвоним Жанетт в Лос-Анджелес. Она сможет тебе по телефону подтвердить, что все уже давно кончено. Она сможет тебе лучше объяснить…
— Фрэнки О'Берри, — возмутилась Гледис. — Ты что, серьезно думаешь, что я по телефону попрошу разрешения у твоей бывшей… — Она вдруг осеклась, не зная, что сказать дальше. Гледис не хотела высказать то, о чем она думала. Фрэнки напряженно на нее смотрел и ждал. Нужно было как-то закончить предложение. — Мне не нужно разрешение, если я захочу иметь с тобой дело, — вырвалось у нее. — Ты, тупая башка!
— Ух, как я рад, что ты снова нормально говоришь со мной, — вздохнул с облегчением Фрэнки и обнял Гледис. — Это было ужасное утро!
— Кому ты это говоришь? — сказала, смеясь, Гледис, когда он нагнулся и поцеловал ее.
В то время, когда Фрэнки и Гледис целовались в знойно-сухом Финиксе, в Лос-Анджелесе шел проливной дождь. Он полностью опровергал общепринятое мнение, что в Южной Калифорнии никогда не бывает дождей. Небо открыло свои шлюзы, и потоки воды устремились на твердую как камень землю каньонов, ведущих из Лос-Анджелеса в горы.
В мгновение ока возникли бурные ручьи, уносящие с собой кустарники. Только в садах и парках вокруг дорогих вилл в Беверли Хиллз дождь выпал на хорошую, мягкую почву.
Жанетт Каплан не жила ни в одной из таких вилл в Беверли Хиллз. Она занимала однокомнатную квартиру в Уэствуде, недалеко от университета. Она была очень довольна своей квартирой, потому что у дома был прекрасный бассейн, а главное, что от Голливуда находились совсем недалеко.
Если бы Фрэнки О'Берри попытался позвонить в этот полдень своей экс-приятельнице, он не смог бы с ней связаться, как и Карлос Риос, ее агент. Жанетт была у зубного врача. И когда вернулась в свою квартиру в Уэствуде, была так одурманена уколами и таблетками, что, прикрыв телефон подушкой, легла в постель.
Карлос Риос решил сам принять решения, не ставя об этом в известность свою клиентку. Это его очень устраивало: Жанетт могла вообще не одобрить его план.
Карлос Риос был толстый и холеный. Он повернул свое гладко выбритое, круглое как луна лицо к окну и несколько минут задумчиво смотрел на потоки дождя. Он знал, чего он хотел, и думал лишь над формулировкой.
Наконец агент снял телефонную трубку и набрал номер «Вестерн унион». Он отправил странную телеграмму: «Жду тебя на два беззаботных дня в Монтескудо Менсион Финикс С любовью Фрэнки».
Эту телеграмму Карлос велел отослать своей клиентке Жанетт Каплан. Это заставит ее действовать. Пора оживить ее карьеру. За последние месяцы она не получила ни одного ангажемента, а он, Карлос Риос, ни одного процента.
Когда он узнал, что Фрэнки О'Берри — гость «Таун и кантри» в Финиксе, у него сразу возникла идея. Фрэнки О'Берри — это была реклама. Это была первоклассная реклама.
Когда баскетболист и Жанетт были еще вместе, Карлосу удалось устроить молодую актрису сниматься в трех фильмах сразу. Но это парочка рассталась, и все пошло вкривь и вкось.
Карлос Риос хотел обязательно начать там, где внезапно исчезли все шансы Жанетт. Для этого ему были хороши все средства. Если Жанетт вдруг появится в этом Монтескудо Менсион, то Фрэнки не сможет ее просто выставить за порог.
А если «Таун и кантри» делают репортаж, то там просто полным-полно фотографов. И они не упустят возможности сделать несколько снимков хорошенькой «звездочки».
Карлос Риос довольно потирал руки, сидя за своим шикарным, еще не полностью оплаченным письменным столом из черного дерева. «Я хитрый парень! Не так-то просто расстроить мои планы!»
При слове «планы» агенту пришло в голову, что он мог бы сейчас себя побаловать. Риос вынул из маленького карманчика для часов своей темно-серой жилетки небольшой золотой флакончик и достал из верхнего ящика письменного стола карманное зеркало. Затем насыпал белый порошок из флакончика узкой прямой полоской на зеркале.
Риос спрятал назад флакончик и лишь тогда наклонился над зеркалом и осторожно вдохнул порошок обеими ноздрями. Он закрыл глаза, ожидая живительного залпа в своей голове. И через несколько секунд Карлос Риос превратится в непобедимого Карлоса Риоса. С нетерпением он ждал этого момента.
9
Гледис будто подменили. Это заметили все в группе. Когда нужно было позировать для сложных сцен, она была само очарование, любезность и терпение. Чарльз Карленд понимал, что произошло. Очевидно, она поговорила с Фрэнки и тот нашел безобидное объяснение фотографии с этой актрисочкой.
Чарльз был рад, что отношения Гледис и Фрэнки, этого симпатичного баскетболиста, приняли такой характер. Он от всего сердца желал Гледис счастья в любви. Только опасался, что она попадет в ситуацию, имеющую больше проблем, чем это может показаться на первый взгляд.
Карленд поступил так, как должен был поступить хороший друг. Если он ошибся, что ж, очень хорошо!
Приподнятое настроение Гледис заразило всю группу. Редко так много смеялись и шутили во время работы, как в этот день. Даже сам Эд Гуд был, кажется, в духе. Он уже мысленно подсчитал, сколько будут стоить его фотографии ночных приключений Фрэнки, если между баскетболистом и редакторшей возникнут серьезные отношения.
— Я хотел бы остаться с тобой наедине, — прошептал Фрэнки Гледис, когда снимались сцены в розарии.
— Я тоже, — промолвила она тихо.
— Только не срезайте розы, — предупредил фотограф, отвечающий за съемки на природе, которому подчинялись садовники Монтескудо Менсион. — Сейчас не то время года и не то место, мистер О'Берри.
— Не беспокойтесь! — весело рассмеялся Фрэнки и поднял вверх садовые ножницы. — Клянусь всем, что для меня свято. Я не сломаю ни одного шипа на ваших розах. — На нем были белые полотняные брюки, белая шелковая рубашка, расстегнутая до четвертой пуговицы, и белые мокасины. Он выглядел небрежным и одновременно очень элегантным. — Почему я должен опять надеть этот дурацкий фартук, не понимаю, — жаловался он, когда гример повязал ему зеленый фартук садовника. — Уверяю, что не запачкаю дорогую одежду. Я ведь только делаю вид, что срезаю розы.
