Долли Нельсон - Живи и люби!
Боль, прозвучавшая в ее голосе, не оставляла в этом никаких сомнений.
— Я сказала ему, что работа на автозаправочной станции — вовсе не цель моей жизни. — Она нахмурилась. — Отец обиделся. Я чуть не умерла от горя. Но я была обязана сказать это. Обязана. Иначе быт засосал бы меня так же, как он засосал моих подруг.
Тенгвальд опустил стакан. Он хотел прикоснуться к Сигрид, но понял, что этого делать не следует, и еле слышно пробормотал:
— Я понимаю…
Благодарностью ему стала слабая улыбка.
— Папа молчал несколько дней, — продолжила она. — Но не опускал рук. Честно говоря, именно он предложил мне поступить на курсы менеджеров по туризму. «Разве есть лучший способ увидеть мир? — спросил он. — Ты будешь путешествовать и одновременно получать за это жалованье». Именно так я и поступила. С отличием закончила курсы в Нарвике. А потом меня продуло на пристани. Воспаление среднего уха отсрочило мой первый заграничный вояж по прокладке нового маршрута, — у нее приподнялся уголок рта, — но к концу лета, когда мое здоровье восстановится, я улечу на первой же железной птице, которая поднимется в воздух.
Когда Сигрид говорила о путешествиях, ее лицо начинало светиться.
— Теперь вы понимаете, что я не могу дать волю тому… — Она резко остановилась, поняв, что не может назвать по имени чувство, которое связывало ее и Тенгвальда. — Ну, всему этому. — Сигрид помахала рукой между собой и им. — Настала пора превратить мечты в явь. Тенгвальд, я много лет приносила себя в жертву и не могу рисковать тем, что снилось мне по ночам. Просто не могу.
…Недаром говорят, любопытство сгубило кошку. Именно любопытство причиняет людям большинство неприятностей. Если верить истории, чрезмерная любознательность стала причиной падения множества царств. Сигрид искренне боялась, что с ней случится то же самое.
Она следила за Лоттой и Ловисой, сидевшими за столом и орудовавшими акварельными красками. Амалия и Фредрик регулярно звонили из Нью-Йорка и разговаривали с дочерьми, но девочкам этого было недостаточно. Сигрид предложила двойняшкам каждую неделю готовить посылку родителям — письма, открытки, моментальные снимки, маленькие подарки и домашнее печенье. Эта идея пришлась детям по душе. Они знали, что мама и папа будут довольны, и ощущали свое родство с ними.
Пока сестры рисовали картинки для посылки, Сигрид предавалась своим мыслям.
С того вечера, когда она объяснила Тенгвальду, почему не может дать волю магнетизму, существовавшему между ними, прошли долгих две недели. Сигрид была уверена, что он ее понял. И все же окончание той беседы не давало ей покоя и пробуждало любопытство.
Когда она закончила рассказ, Тенгвальд долго молчал. А потом мрачно кивнул, не сводя с нее зеленых глаз.
— Я думал, что небольшое исследование поможет нам лучше понять природу происходящего, — сказал он. — Если мы поймем ее, то сумеем обуздать. Но мне стало ясно, что вы этого не хотите. И теперь я понимаю почему.
Тенгвальд тяжело вздохнул и добавил:
— Сигрид, я отношусь к вашим решениям с уважением. Честно говоря, я бы тоже хотел избавиться от… этого. У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные. — Он оперся руками о колени, встал и серьезно подытожил: — Следовательно, мы должны отказаться от своих чувств. Вести себя так, словно их не существует. Если вы согласны, то я тоже согласен.
На том разговор и закончился.
«У меня есть на то свои причины. Причем достаточно серьезные». Его слова эхом звучали в мозгу Сигрид. Любому нормальному человеку захотелось бы знать, что это за причины, а она считала себя нормальным человеком. Желание узнать, что именно заставляет Тенгвальда не обращать внимания на связывающее их чувство, становилось сильнее с каждым днем, и сейчас она просто умирала от любопытства.
Это не должно было ее волновать. Но волновало. Она хотела знать. Хотела услышать, почему он стремится избежать любви…
Нет! Их связывала не любовь. То, чего они отчаянно стремились избежать, было лишь возможностью любви. Возможностью того, что их отношения могут стать чем-то большим, чем дружба.
Это были разные вещи. Может быть, совсем чуть-чуть, но все же разные, и Сигрид жадно ухватилась за эту мысль.
Она объяснила, почему стремится подавить желание, которое вызывает в ней Тенгвальд. А что руководит им?
Но спросить его прямо было невозможно. Он сразу же понял бы, что эта тема ее… очень интересует. Что в намерения Сигрид отнюдь не входило. Особенно сейчас, когда они договорились обуздать чувство, владевшее обоими.
И все же эта тема ее интересовала. Интересовала до крайности.
Наверное, причина кроется в его прошлом. В жизненном опыте, который научил его избегать серьезных отношений между мужчиной и женщиной. Только и всего. Ничего интересного тут нет.
Лжешь, сказал ей внутренний голос. Голос, который в первые дни после их разговора на веранде удавалось заглушить. Но с каждым прошедшим днем он все сильнее звучал в ее мозгу. Становился все громче и сдаваться отнюдь не собирался.
Сигрид чувствовала, что Тенгвальд стоит в дверях детской. Оглядываться было не обязательно: в воздухе ощущался запах электричества, температура в помещении повысилась. Тонкие волоски на ее предплечьях встали дыбом, как всегда бывало в его присутствии, и она боролась с желанием пригладить их ладонями.
— Дядя Тенгвальд! — радостно крикнула Ловиса. — Посмотри, что я нарисовала для мамы и папы!
— Я тоже нарисовала картинку, — сказала Лотта.
Сигрид сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться, и покосилась на Тенгвальда. Он коротко кивнул, и она ответила ему кивком. Этот маленький обмен приветствиями вошел у них в привычку. Он был невинным. Ни к чему не обязывающим. Безопасным. Именно таким, как требовалось им обоим.
Однако вместе с Тенгвальдом в комнату вошла не дающая покоя загадка. Сигрид чувствовала это так же, как дуновение ветра в открытое окно. Теплого ветра, пахнущего солнцем и морем. Загадка была невидимой, но властно давала знать о своем приближении.
Тенгвальд подошел к столу и вгляделся в детские каракули.
— Замечательно, девочки, — сказал он им.
Ловиса показала на рисунок.
— Это дом. А это ты, я, Лотта и Сигрид.
— Мы в бухте, — догадался Тенгвальд.
— Да, в бухте. Я нарисовала, как ты учил нас плавать. Пошлю картинку маме и папе, и они поймут, что нам хорошо вместе.
Между тем с уроками плавания произошла небольшая заминка. Девочки учиться продолжали, однако Сигрид предпочла от своих уроков отказаться. Конечно, Ловиса и Лотта выразили по этому поводу разочарование, но Тенгвальд спорить не стал. После чего было введено новое правило: двойняшкам разрешается подходить к берегу только в присутствии дяди.
