Сабрина Джеффрис - Когда летят искры
От наступившей тишины Мартин похолодел. Он боялся взглянуть на Элли, уверенный, что она в ужасе. Да и как тут не ужаснуться? Мартин погубил родного брата. Он в гневе покинул его, и результат оказался ужасен.
Но Элли думала совсем о другом — рассказанное Мартином было трагедией, такой тяжелой и страшной, что она не знала, как облегчить его боль.
— Мне так жаль, — прошептала она. Мартин перестал ходить по комнате, но молчал, и Элли продолжила: — Наверное, это было так тяжело для тебя.
— Не так уж тяжело, как сказали бы некоторые, имея в виду, что я получил после его смерти. — В его короткой фразе звучало признание вины.
— У того, кто так говорит, нет сердца, — прошептала Элли, а у нее самой разрывалось сердце от боли за него.
Мартин перевел дыхание.
— И ты не обвиняешь меня в том, что произошло? — удивился он, по-прежнему не глядя на нее.
— Конечно, нет. Почему я должна обвинять?
— Потому что я отвечал за это, черт возьми! — Мартин повернулся к ней. — Я не собирался убивать его, но вел себя так, как будто приставил пистолет к его голове.
— Глупости! — Элли подбежала к нему, стоявшему, прямо и неподвижно, как стоят оловянные солдатики с тяжелой ношей, тяжелее металла. — Прости меня, что я плохо отзываюсь о мертвом, но твой брат сам виновник своей смерти.
Мартин отрицательно затряс головой.
— Ты не понимаешь. Я не должен был оставлять его одного. Я должен был проявить твердость. Я должен был…
— Но это не твоя вина! — Элли, успокаивая его, положила руку ему на плечо. — Братья ссорятся и в менее трагических обстоятельствах.
Мартин со страдальческим выражением лица посмотрел на нее.
— Но я не должен был оставлять его. Угрожая расправиться с его гостями, я должен был увести его с того места.
— Это еще больше распалило бы его гнев. А шахтеры попали бы в затруднительное положение, выступая против своего хозяина.
— По крайней мере он остался бы жив, — сказал Мартин.
— Может быть. А может, и нет. Иногда люди совершают глупые поступки, как бы мы ни старались остановить их. — Элли погладила его руку, подыскивая слова, которые помогли бы ему облегчить рожденное болью потери чувство вины. — Расследование признало тебя невиновным.
— Да, но общество не признало. Гостям моего брата слишком уж хотелось поскорее сбежать и рассказать всему свету свою версию произошедшего. Вот почему все думают, будто я убил брата ради наследства.
— Наплевать на общество! Кого интересует, что они думают? Только не меня.
Не веря своим ушам, Мартин недоверчиво вглядывался в ее лицо.
— И ты действительно так думаешь?
— Конечно. — Слезы душили ее, он все еще не был в ней уверен. — Если гости твоего брата распространяют о тебе сплетни, это еще не значит, что все в обществе слушают их. Или верят им. — Элли отвела глаза. — Знаешь, некоторые из нас неплохие люди.
То, что он ранил ее чувства, было настолько очевидно, что Мартин сказал:
— О, Элли, прости меня. Я не хотел опять тебя обидеть. — Мартин откинул назад ее волосы и пропустил пряди сквозь пальцы. — Дело в том, что я все еще не привык, чтобы женщина не думала обо мне только плохое. Особенно та, что так соблазняет меня.
— Я соблазняю тебя? — не решаясь поверить ему, переспросила она. Мартин стоял слишком близко, а его слова ласкали слух. И это заставляло Элли желать всего, чего он не мог дать ей.
Мартин протянул руку и погладил ее по щеке.
— Вот уже три года, как я скрываюсь от мира, в котором ты живешь, — с волнением продолжал он. — Я был уверен, что не хочу становиться его частью, и мне это не нужно. Теперь, когда появилась ты, я понял, чего хочу.
Мартин смотрел на нее так, как будто только что нашел что-то очень вкусное и ему не терпится попробовать.
С потемневшим взглядом Мартин решительно снял с нее очки и положил их на стол. На этот раз в его движениях не было неуверенности и мучительной нерешительности. Он поцеловал ее с такой жадной страстью, которая заставила бы любую женщину проводить ночи без сна, мечтая о подобном поцелуе.
Затем он расстегнул ее накидку, в которую она была завернута от шеи до самых ног, но Элли так потряс поцелуй, что она почти не обращала на это внимания. Как могли поцелуи этого угрюмого человека быть такими чувственными, такими восхитительно сладостными?
И зачем ему целовать ее? Он уже сказал, что ему не нужна жена, и, насколько ей было известно, с тех пор ничего не изменилось. И вообще не следовало допускать поцелуи. Он разобьет ей сердце, и ради чего? Успокоить его раненую гордость? Дать ему минуту удовлетворения?
В отчаянном порыве самосохранения Элли оторвалась от его губ, но Мартин, просунув руку под расстегнутую накидку, притянул к себе ее разгоряченное тело, покрывая поцелуями ее шею и щеки.
— Пожалуйста… Мартин… — умоляла она.
— Позволь мне только на минуту обнять тебя. — Он провел рукой по ее груди и удивленно спросил: — А где твоя остальная одежда, моя любимая?
Он произнес слово «любимая» с грубостью йоркширского шахтера, но ее это не смутило. Ее еще никогда не называли любимой.
— У меня не было времени… я торопилась… — только и смогла она сказать. Мартин гладил под рубашкой ее груди, спускаясь ниже, до ягодиц, и ее сердце было готово выскочить из груди.
— Спаси меня, Боже, — прошептал он, отшатнувшись, — ты почти голая. — Их взгляды встретились, и его глаза были так прекрасны от светившейся в них страсти, что боль пронзила ее грудь. Затем в них блеснуло нечто похожее на ртуть, и он снова овладел ее губами.
На этот раз его поцелуй был таким обжигающим и страстным, что Элли уже не могла думать о чем-либо, кроме того, как получить как можно больше наслаждения от каждого момента, когда его ласки становились все более и более смелыми. Мартин возбуждал ее, лаская ее соски, пока они не стали твердыми и до боли чувствительными.
Элли понимала, что это нехорошо, но ей было все равно. Мартин вызывал у нее такие чувства, каких она никогда не испытывала.
В ответ на слабый прилив силы воли она оторвалась от его губ.
— Мы не должны делать этого.
— Нет, — согласился Мартин, но, вместо того чтобы выпустить ее, распахнул ее накидку и посмотрел на нее.
— Но мне хочется потрогать тебя, совсем немножко. Ты мне позволишь?
— Кто-нибудь может нас увидеть, — слабо запротестовала она, взглянув на открытую дверь.
— Мальчики не придут сюда, ваша тетя не сможет, а слугам и в голову не придет приближаться к сараю, тем более заходить в него.
— Даже мистеру Хаггетту? — спросила она.
Его разгоряченный взгляд обжег Элли, и ее кровь закипела.
