Лина Серебрякова - Три года ты мне снилась
С нарастающим шумом подошел почти пустой состав, словно бы для одной Ирины. Она присела.
Голова работала ясно, даже слишком ясно. Можно, можно ехать на свидание к молодому мужчине, но где взять молодые иллюзии? Летучие восторги юных лет? Ах, в молодой любви по-прежнему — сплошная сумятица и никакого ума!.. Зато есть страсть, зрелая страсть взрослых людей.
На следующей станции она побежала вверх по эскалатору, обогнула темный закрытый музей и еще издали увидела Виталия.
— Вит! — помахала она рукой.
Он поднял руку в ответном приветствии, но не сделал навстречу ни шага. Пусть видит его компания, как его любит, как унижается перед ним прекрасная, известная (все узнали?) женщина.
Компания расположилась чуть поодаль. Все с изумлением смотрели, как подбежала к Виталию эта красотка, как картинно раскрыл он объятия, целуя ее. Может, и правда есть в нем что-то, что видит искушенная женщина и совсем не замечают они, ровесники?.. И как она обняла его и прильнула, а он, по-видимому, напомнил о деньгах. Вздрогнув, она достала их из сумочки и отдала ему в руки.
— Скот, — сказал главный в компании.
— Ужасно, — прошептали девушки. — Любит, себя не помнит.
— Любовь зла, полюбишь и козла.
— Да не любовь это, а черт-те что! Так, помрачение рассудка.
Виталий тем временем торжествовал. Все видят, как она красива! И приползла к его ногам почти в полночь по одному звонку! Смотрите, смотрите! А сейчас он еще больше возвысится в их глазах!
— Спасибо, — небрежно бросил он, — ты меня очень выручила. Я тебе отдам. Честное слово, отдам. А теперь мне надо идти, меня ждут. — И он оглянулся на своих. — Я тебе позвоню. Спасибо.
Ирина ахнула, схватилась за горло. Чувствуя себя обнаженной под взглядами его друзей, она повернулась и побежала назад, к метро.
Оскорбление оказалось сокрушительным.
На ступеньке эскалатора стояла не она, Ирина, а некое существо с ободранной кожей. Но работала, работала без остановки безжалостная мысль, вновь и вновь прокручивая кадры унизительной сцены у памятника Жукову.
Вестибюль станции был пуст, за синими уборочными машинами тянулись темные мокрые полосы. С шумом пролетали груженые грязные платформы.
— Час беспутных женщин, — подумалось горестно. — Боже мой! Что это было? Как теперь жить?
Она шла вдоль платформы, прижимая руку к горлу, в котором вновь разгоралась странная нервическая боль.
И голова, голова раскалывалась...
Наконец набежал спасительный голубой состав, часть дневной ясной жизни, и увез ее.
Дома стало хуже. Как когда-то мать, она долго ходила и покачивалась на одном месте, потом что-то вспоминала, влачилась по комнатам, наконец, в халате и тапочках, вышла в переулок.
Ночная темнота редела, но окна в домах были еще темны. Изредка шелестели по асфальту дорогие иномарки. Район был элитный, особенно та часть переулка, где в реставрированных особняках размещались апартаменты высоких чиновников и офисы известных компаний.
А она все ходила и ходила при наливающейся заре по оживающему к деловому понедельнику переулку. В домашних тапочках, пестром халате, шарфе и косынке. Удивленно поглядывали на нее уличные кошки, не решаясь подойти и приласкаться, летел с тополей невесомый пух, сбиваясь сугробиками вдоль тротуаров, у бордюрных камней.
Постепенно ей стало легче на свежем воздухе, на фоне распахнутых окон, редких машин, живительного городского шума. Странные, но действенные лекарства для горожанина в особых случаях!
Куда-то ей надо было ехать? Ах да, к дочери, с ананасом.
В квартире она с горькой усмешкой выбросила вчерашние яства, убрала все следы приготовлений к «страстному свиданию» и подсела к зеркалу. Разительная перемена, произошедшая с ней за минувшую ночь, испугала ее. Эта бледность, измученные глаза... Нет, она не поддастся болезни, унесшей ее мать, она выстоит ради дочери!
Одетая по обыкновению элегантно, с едва заметной дневной косметикой, Ирина поехала на Комсомольскую площадь, на вокзал. Надо бы к доктору или в аптеку за успокоительными таблетками, но потом, потом... Сейчас нужно ехать к Киске.
Длинные тени островерхого здания перекрыли половину привокзальной площади. Несмотря на ранний час, вездесущие мелкие торговцы уже раскинули столики и натянули палатки, вывесили одежду, разожгли мангалы для шашлыков. Вокзальная жизнь вообще не затихает ни на минуту. Что тут творится ночью, знают лишь бомжи и милиционеры, но к утренним солнечным лучам ночные кошмары развеиваются без следа.
Электрички деловито сменяли одна другую, и толпы прибывших в Москву пассажиров устремлялись к подземному переходу, к станциям метро, и быстро исчезали, чтобы смениться новыми и новыми волнами.
Ирина как сомнамбула пересекла площадь, задела неловко столик продавца с красивой горкой фруктов, охнула под грубый возмущенный окрик: «Ненормальная, что ли?», сосредоточилась, купила в другом месте ананас и ранние яблоки и, пройдя турникет, нашла себе место в вагоне отправляющегося в нужном направлении поезда.
«Что происходит? Что происходит? — застучали колеса. — А то и происходит, что ничего уже не будет, если за удовольствие переспать с молодым человеком надо платить. Платить, платить. Неужели?»
Она вздохнула и огляделась.
Народу в ранней электричке было немного. Кто едет из Москвы в понедельник утром?
— Покупайте свежие газеты, последние новости, криминальные разборки. Очень интересно! — Прошел по вагону парень-продавец и скрылся за раздвижной дверью в следующем вагоне.
— А вот шоколад, открытки, жевательная резинка, — показался новый коробейник.
— Ручки разного цвета, долгопишущий стержень, покупайте...
Они шли чередой, эти торговцы, зарабатывая свой нелегкий хлеб. Этот бизнес был небезопасен, платили наличными, а среди сидящих в вагонах встречались разные типы, часто охочие до чужих денег.
Ирина ехала, сжавшись, словно от холода. Внутри нее и в самом деле мела вьюга. Выражение лица выдавало душевную боль. Закрыв глаза, она ехала станцию за станцией, не ведая, что за нею, за трагически разломленными бровями и болезненным подергиванием век наблюдают пассажиры.
— Дочка, — осторожно дотронулась до ее руки старушка, сидевшая напротив вместе со старичком. — Не убивайся так, доченька! Тебе когда сходить? Не пропусти...
Ирина открыла глаза.
«О, старость, старость, вот она, убогая, седая. Как они живут? — Нервический озноб сквознячком завьюжил по душе, и она плотнее обхватила себя за локти.
Поезд мчался дальше. Как она любила раньше это стремительное движение по зеленому Подмосковью, дальние взгорья и холмы, синие озера и желтые дороги к деревням! Само это путешествие становилось всегда приятным отдыхом. После городских узких, со всех сторон застроенных улиц, после метро и троллейбусов, после многочасовых съемок в душных павильонах как славно было мчаться по этому приволью.
