Айра Левин - Все или ничего
— Не сомневаюсь, только вот не пойму, к чему все это, — медленно проговорила Брайони.
— Он сам-то тебе хоть что-нибудь рассказывал?
— Нет, во всяком случае без каких-либо деталей.
Линда многозначительно покачала головой.
— Это помогает лучше узнать человека, не так ли? Например, если бы я знала, что Люсьен, наш непревзойденный гид, к тому же непревзойденный бабник, я бы…
Линда замолчала. Брайони слабо улыбнулась.
— А ты считаешь, Грант Гудман… не такой?
— Считаю. Иначе ему бы не видеть опекунства. — Позади Линды зазвонил телефон, и, сняв трубку, она проговорила: — Администрация, чем могу служить… Да, мистер Гудман, она как раз здесь. Хорошо, я передам ей.
Брайони вопросительно посмотрела на нее.
— Он хочет, чтобы ты прямо сейчас подошла туда, где будет стройка. У него не очень-то веселый голос, случилось что-нибудь?
— Я, видимо, задела его самолюбие, Линда, вот и все, — ответила Брайони вставая. — Уверена, он не останется в долгу.
Погода выдалась прекрасная, хотя земля была еще влажной, но все вокруг искрилось, и сильный запах лимонника наполнял воздух. Грант Гудман был не один и представил Брайони двум мужчинам, архитектору и строителю, которые прилетели по его вызову и которых он лично встретил в аэропорту. Он ничем не выдал своего настроения, был оживленным и деловитым и подробно расспрашивал Брайони о местных сезонных особенностях, о преобладающих ветрах в разное время года и проблемах дренажа, которые могли возникнуть при строительстве. Затем он отпустил ее и сказал, что они увидятся в офисе в два часа, чтобы вместе посмотреть заказы на продукты и алкоголь.
— Сотрудники это уже сделали, — не подумав, сказала Брайони.
— Я предпочитаю проверять такие вещи лично, — холодно отреагировал Грант Гудман и отвернулся.
Единственным светлым пятном за весь день оказался отъезд Дуайта, Доры и их друзей. Брайони проводила гостей, и ее буквально закидали приглашениями приехать в Чикаго, а когда им по дороге встретился Грант Гудман, который собирался отвозить архитектора и строителя обратно в аэропорт, Дуайт взял его за пуговицу и произнес маленькую речь:
— Я хочу пожелать вам всяческих успехов с Хит-Хаусом, Грант, очень приятно было с вами познакомиться. Спасибо, что сказали нам, что вы новый владелец, и рассказали о своих планах, а уж мы, со своей стороны, обязательно расскажем о Хит-Хаусе у нас дома, в Штатах! Только не забудьте, о чем я вам однажды сказал: эта леди, — при этих словах он с чувством приобнял Брайони, — самое лучшее, что здесь есть. Так что уж вы, пожалуйста, позаботьтесь о ней — без нее это место потеряет свое очарование!
— Я собрала для вас все записи, все счета вплоть до сегодняшнего дня, — бесстрастно сказала Брайони, когда Грант Гудман ровно в два часа открыл дверь офиса.
— Спасибо, — коротко поблагодарил он ее и уселся на противоположном конце стола. — Ты ведь не принимаешь никаких подношений, Брайони?
Она с удивлением уставилась на него.
— Если вы хотите сказать, что я беру взятки от поставщиков, то нет, не принимаю.
Грант Гудман проигнорировал ее слова.
— И не снимаешь никаких сливок в виде бутылочки шотландского виски, пачки сигарет, рулона туалетной бумаги, коробочки с салфетками или чего-либо другого?
Она стиснула зубы.
— А также не прихватываешь время от времени какую-нибудь простынку, наволочку, одеяло, полотенце или скатерть?
— Да как вы смеете? — вспыхнула Брайони.
— Смею, — Грант Гудман откинулся назад, — потому что такое здесь случается, к тому же не так редко, и ты об этом прекрасно знаешь. Что же ты тогда так расстроилась? Потому что я обращаюсь с тобой как с рядовым сотрудником? — Он насмешливо приподнял бровь. — Или, может, тебе запала в душу маленькая речь Дуайта?
— Нет, — ответила Брайони побелевшими губами. — А если вы так разговариваете с сотрудниками, то найти их будет еще труднее, чем вы предполагаете…
— Как бы то ни было, вещи пропадают, — спокойно сказал Грант Гудман. — Полотенца, пепельницы…
— И более странные вещи исчезают, мистер Гудман. Одна супружеская пара вывернула все лампочки в своем домике. Если бы вы стали обыскивать чемоданы отъезжающих, вы были бы поражены количеством наших полотенец, но подобное не может быть новостью для вас, а в нашем комплексе это происходит не чаще, чем в других местах.
— Ладно. Поскольку гости воруют или, как говорится, берут "сувениры" и все об этом знают, вряд ли мы что-нибудь можем с этим поделать. Однако если на этом попадется кто-нибудь из персонала, то каким бы несправедливым тебе это ни показалось, твоим долгом будет сообщить об этом в полицию и тем самым преподать хороший урок.
— Пожалуйста, обыскивайте мои комнаты, мистер Гудман!
— Спасибо за разрешение, но я поверю тебе на слово, Брайони.
Она ни за что на свете не могла больше этого терпеть.
— Я знаю, у мужчин болезненное самолюбие, — с горечью сказала Брайони, — но ваше поведение просто выбивает у меня почву из-под ног.
— А-а, — он в задумчивости поиграл ручкой, а затем поднял на нее свои карие глаза. — Я так понимаю, ты имеешь в виду нашу последнюю словесную перепалку. Ты не гордость мою уязвила, я просто сделал открытие, что ты не только упряма, что не так уж страшно, но ты лгунья, что уже серьезней, и…
— Прекратите. Должна предупредить вас, что моему терпению есть предел! Мне наплевать, что вы считаете меня упрямой, но называть меня лгуньей, это уж слишком!
— А разве это не так? — спросил Грант Гудман. — Тогда почему ты не хочешь признать, что возникшее между нами чувство совершенно не похоже на то, как ты его пытаешься трактовать?
Брайони судорожно вздохнула.
— А что вы хотите, чтобы я признала? Что это любовь? Что меня ждет, кроме боли, если я решу, что это так? — Она резко замолчала, спохватившись, что выдала себя, а затем, чтобы скрыть неловкость, спросила: — Почему вы не сказали мне, что вашей женой были Лиза Бернсдейл?
Его глаза сузились.
— Не понимаю, какое это имеет значение, — сухо ответил Грант Гудман.
— Я не то хотела сказать, — неуверенно начала Брайони.
— Тогда что же?
— Я…
И зачем только я это сказала? — беспомощно думала Брайони.
— У нее — у нее могли быть причины вести себя так, как… она себя вела.
— Наверное. Да они и остались. — Грант Гудман пожал плечами. — У нее свободолюбивая богемная душа, она страшно избалована. Суть в том, что я не знаю, найдется ли человек, способный изменить ее, я знаю только, что я этого не могу, вот я и решил, давно уже, не пытаться.
