Лиз Ивинг - Такая нежная любовь
Она показывала Брюсу свои старые картины и одновременно снова и снова открывала их для себя. Отдельные работы показались ей неуклюжими, но в целом это было нечто вроде взрыва красок, каждый раз гармонично подобранных или смело противопоставленных.
Брюс не скрыл своего удивления:
— Боже мой! У тебя же настоящий талант! Почему ты никогда мне об этом не говорила?
— Не знаю, мне кажется, что-то застопорилось во мне самой.
— Мне трудно понять, как ты могла так долго глушить в себе свою глубокую индивидуальность. Я знал, что у тебя имелись способности, но был далек от того, чтобы представлять их себе такими развитыми, такими оригинальными!
— Послушай, — сказала она смеясь, — ты не художественный критик, ты мой муж. Мне лучше бы не очень-то тебя и слушать, а не то я не добьюсь больше никакого прогресса и буду лишь почивать на лаврах!
— Ты права. Выберем уже сейчас некоторые из твоих полотен, чтобы украсить ими дом. Я хочу иметь их перед глазами, они слишком хороши, чтобы оставаться спрятанными.
Эта мысль понравилась молодой женщине, и они повесили в гостиной большую прямоугольную картину, которая представляла собой нечто похожее на темный фейерверк, в котором разрывались сверкающие кометы красного и белого цвета. Другую они поместили в кабинете, та выглядела как пылающий оранжевый факел, переходящий зигзагами от киновари к почти белому в глубине полупрозрачной атмосферы. И, наконец, самая любимая картина Брюса — столб дыма, окрашенного в синеватый цвет, покойный, словно молитва, вздымающийся к звездному небу, — украсила их спальню.
В считанные дни жизнь Черил преобразилась, перейдя от полной подавленности к исполнению мечты, которую она считала уже нереальной. Причем самой большой неожиданностью для нее стала реакция детей, открывших для себя ее произведения. Никто не остался к ним равнодушным, чего она, по правде говоря, сперва опасалась.
— Мамочка, — взволнованно сказала Саманта, — можно сказать, что это похоже на движущийся свет.
— А ты, Бобби, тебе нравится? — спросил Брюс.
— Мне очень нравится, что в доме есть мамины картины.
— Ты их считаешь красивыми?
Ребенок на какое-то время замолчал.
— Не знаю, — сказал он в заключение, — но они мне напоминают о маме.
Что касается Нэнси, то она молчала, во все глаза рассматривая эти художественные композиции, которые, казалось, погружали ее в пучины размышлений.
— Мамочка, а где были мы, когда ты их нарисовала?
— В наших мыслях, дорогая, — ответил ее отец.
Он взял ее на руки.
— Вместе с картинами? — спросила она.
Тронутая этим Черил погладила ее по волосам.
— С картинами, с домом. Ты же помнишь, что у нас не было этого дома, когда ты была совсем маленькой?
— Да. А что у тебя в мыслях теперь?
— Много чего еще, моя милая, а особенно ваше счастье.
Солнце сверкало над Вашингтон-сквер. Черил бежала трусцой, готовясь добраться до «Сердца камня», чтобы перекусить сандвичем, как вдруг остановилась в недоумении: под статуей Гарибальди стоял Стефен, улыбающийся и неподвижный, как будто дожидался ее там в течение нескольких лет.
— Здравствуй, Черил.
— Здравствуй. Что ты здесь делаешь?
— Надеялся увидеть тебя, когда придешь.
— Теперь ты следишь за мной?
— Нет, поджидаю тебя. Это иначе.
Он напряженно всматривался в нее, держа в руке сигарету.
— Наконец-то ты такая, какой я хотел тебя видеть. Такой я тебя узнаю!
— На самом деле ты узнаешь меня тогда, когда я одна и одета как подросток.
— Нет, не только. У тебя в данный момент выражение раскрепощенности, которое, как я полагал, уже исчезло.
На лице Черил появилась загадочная улыбка.
— Возможно, но боюсь, что причина этого тебе совершенно не известна. Лучше скажи мне, зачем ты хотел видеть меня.
— Может, пойдем пообедать?
— Нет, спасибо. Я по возможности обхожусь без этого. У меня нет ни времени, ни желания переедать.
— Тогда кофе?
— Кофе можно.
Они уселись за укромно стоящим столиком, залитым утренним солнцем.
— Черил, — начал он, — я совершил много ошибок в своей жизни, но самая серьезная — это, безусловно, та, что не удержал тебя.
Ей нечего было сказать по поводу этого неожиданного признания. Она прекрасно поняла, куда он клонил, но подумала, что взялся он за это по крайней мере неожиданным образом.
— Ни ты, ни кто-либо другой не смог бы меня удержать, — тихо произнесла она. — Мы не были созданы друг для друга, и наша связь должна была однажды оборваться.
— Я скорее думаю, что мы были слишком молоды и не способны правильно понять смысл того, что называется уступкой.
Черил с горечью подумала, что посвятила основную часть своей жизни другому мужчине. Почему Брюсу, а не Стефену? Не в этом ли была тайна, которая отделяла дружескую влюбленность от подлинной любви? Брюс был само терпение и понимание. Он никогда не пытался как-то ущемить ее. Все, что он получил от нее, — а сколького он не получил? — старался иметь с ее полного согласия, хотя в конце концов она сама предлагала ему это.
Милый Брюс! Она все отдала ему с радостью и столько же получила от него. Ей было покойно возле него. Чем больше она видела Стефена, тем яснее ей это становилось.
— Возможно, — проговорила она, — но теперь слишком поздно.
Он не ответил, пребывая в куда более печальном состоянии, чем ему хотелось бы. Как-то вдруг Черил начала понимать, что он просто-напросто страдал из-за их разрыва. Одиннадцать лет спустя он внезапно осознал то, что потерял, увидев ту супружескую пару, которую она составила с другим; он завидовал этому их счастью, счастью Брюса с Черил.
Молодая женщина спрашивала себя, чем могло бы быть для нее счастье со Стефеном. Вероятнее всего, что-то вроде вихря: светская жизнь, приемы, драгоценности, путешествия, может быть, дети и, безусловно, много волнений. Никогда бы у нее не было такого доверия к нему, какое она испытывала к Брюсу, никогда бы не смогла она видеть его под руку с другой женщиной, не подумав тотчас же… О! Какой кошмар! Никогда не знать, что у него на самом деле в голове! Жизнь со Стефеном должна была стать бесконечным сомнением.
Она достаточно хорошо помнила свою собственную тревогу, когда видела его, красивого и богатого, окруженным студентками. Конечно, он утверждал, что интересуется только ею, но сколько раз ей приходилось сомневаться, заставая его слишком близко к одной из них или обещающим позвонить другой! Она неожиданно вспомнила о той бессильной и слепой ревности, которая мучила ее и о которой она абсолютно позабыла в объятиях Брюса. С ним эти чувства были немыслимы.
