Фиона Харпер - Две недели в Венеции
Вопрос, на который у него не было ответа.
Слова полились рекой, прежде чем он сообразил, что делает.
— Мне тяжело здесь находиться. Это наша первая с ней встреча после смерти моего отца.
Руби смотрела на него с пониманием.
— Ее уход сломал его. Все думали, что он остался прежним несгибаемым Джеффри Мартином, которого ничто не могло подкосить, но никто не знал его так хорошо, как я.
Подойдя ближе, она положила ладонь на его руку. Не на ту, что преграждала ей путь, а на свободную.
— Вы на нее сердитесь. — Это прозвучало как утверждение, а не как вопрос.
Макс кивнул. Он уже много лет злится на свою мать. В подростковом возрасте это было негодование, но с годами оно превратилось во что-то более глубокое и мрачное.
— После смерти отца я больше не могу игнорировать свой гнев. Хочу, но не могу.
Отойдя от нее, он сделал несколько шагов по балкону. Руби последовала за ним.
— Вы должны понимать, что это нелогично. Что она не виновата в его смерти. Они разошлись много лет назад.
Макс резко повернулся:
— В том-то все и дело, что это ее вина. Вы не слышали, какие ужасные слова она часто выкрикивала в его адрес. — Он покачал головой. — И он ни разу не вышел из себя. Жить с ней ему было нелегко, но ее уход негативно отразился не только на него душевном, но и на физическом состоянии. На фоне переживаний у него развилась гипертония.
— Это стало причиной его смерти?
Макс кивнул:
— У него было два инсульта. Первый был легкий, но второй его доконал.
Его ярость была так сильна, что ему хотелось ударить кулаком о стену.
— Она тоже страдает, — сказала Руби. — Вы не можете ее простить?
Не в силах произнести свой ответ вслух, Макс просто покачал головой.
Должно быть, Руби заметила, как он напрягся. Она подошла еще ближе, и он почувствовал легкий аромат ее духов.
— Вы должны давать выход своим эмоциям, Макс. Вы не можете копить их внутри себя. Если вы будете продолжать их сдерживать, это может вас разрушить, как разрушило вашего отца.
Макс знал, что она права. Он просто не знал, умеет ли выпускать пар и хочет ли этого.
Внутри его словно что-то переключилось, но вместо гнева он дал выход чему-то другому. Это имело отношение не к его матери, а к женщине, стоящей перед ним.
Он медленно наклонился вперед и увидел, что глаза Руби расширились и потемнели. Положив руку ей на затылок, он притянул ее к себе и накрыл ее губы своими в страстном поцелуе.
* * *Руби знала, что ей следовало соблюсти внешние приличия и разомкнуть объятия, но, к сожалению, она не была столь благоразумной. Вместо того чтобы напомнить ему о границе между ними, которую не пересекла бы ни одна приличная няня, она позволила ему покрыть жаркими поцелуями ее шею.
Она никогда прежде не подавляла своих желаний и не собиралась делать этого сейчас. Она не оттолкнула его, а, напротив, встала на цыпочки, запрокинула голову и вцепилась в его рубашку.
Его ладони заскользили по ее спине, а потом он обнял ее за талию и так тесно прижал ее бедра к своим, что она почувствовала, как он возбужден. Затем он снова поцеловал ее в губы, и у нее возникло ощущение, будто они балансируют на краю и до падения в бездну неизвестности остался всего один маленький шажок.
Она оказалась права. Когда Макс перестает сдерживать свои эмоции, его итальянская кровь дает о себе знать. Он становится горячим и страстным, и сейчас она ощущает на себе всю силу этой страсти. Это было великолепно.
И в то же время очень глупо.
Должно быть, Макс пришел одновременно с ней к этому же выводу. Он замер, убрал руки с ее талии и сделал шаг назад. Все это произошло так неожиданно, что Руби чуть не потеряла равновесие.
— Простите, — пробормотал он, глядя на нее в ужасе. — Это было неправильно.
Губы Руби все еще покалывало, кожа горела.
«Неправильно» — определенно не то слово, которое хочет услышать женщина после самого страстного поцелуя в своей жизни.
Покачав головой, он прошел мимо нее и вернулся в гостиную. Руби смотрела ему вслед, понимая, что не может позволить Максу вот так уйти. Что ему не за что перед ней извиняться. Что она принимала такое же активное участие в этом поцелуе, как и он.
Сделав глубокий вдох, она побежала за ним:
— Макс!
В коридоре он обернулся.
— Вы не должны. То есть я хотела сказать, что не вы один… — Не найдя подходящих слов, она замолчала. Он выглядел таким несчастным. Одна ее часть чувствовала унижение, другая хотела потянуться к нему и утешить его.
Она полезла ему в душу, когда ему было тяжело, и он потерял над собой контроль. Возможно, это к лучшему. Возможно, теперь он наконец будет чаще давать выход своим эмоциям.
Его поцелуй был грубым и страстным, почти отчаянным. Должно быть, Макс тоже чувствовал это странное электрическое напряжение между ними.
Руби открыла рот, чтобы задать ему вопрос, но в этот момент на верхней площадке лестницы появилась Фина и увидела их. Подойдя к ним, она посмотрела на своего сына и с отчужденным видом произнесла:
— Завтра твоя последняя ночь здесь, Массимо.
Он неохотно перевел взгляд с Руби на Фину:
— Я это знаю.
Руби молча наблюдала за матерью и сыном. Она надеялась, что Фина скажет что-нибудь примирительное, простит сыну его вспышку гнева, вместо того чтобы прятать свою боль за маской холодности.
«Скажите ему, что любите его, — хотела крикнуть Руби. — Скажите ему, что он значит для вас все». Макс, возможно, этого не видел, а она видела.
Но, к ее глубокому разочарованию, Фина смерила сына сердитым взглядом и кивнула:
— Хорошо. Только не забудь, что ты пообещал показать Руби город на закате.
С этими словами она повернулась и пошла в свою спальню.
Глава 8
Вечером следующего дня Руби ждала Макса в гостиной. Она долго не могла выбрать наряд и в конце концов остановилась на темно-синем платье с вырезом лодочкой, черном кардигане и балетках. Сначала она накрасила губы красной помадой, но затем стерла ее и выбрала более естественный оттенок. Несмотря на то что ее влечет к Максу, она не собирается его соблазнять.
Его реакция на их поцелуй была красноречивее любых слов. Она не интересует его как женщина, иначе он не избегал бы ее целый день. Не ушел бы утром на прогулку с Софией, сказав, что даже мобильной няне нужен выходной. Она хорошо знала, что значит чувствовать себя ненужной.
Золотые часы на мраморной каминной полке показывали без десяти семь. Фина сказала, что им следует выйти из дома не позже семи, если хотят увидеть город во всей его красе на закате.
