Джорджи Энн Дженсон - Счастливый жребий
— Ты строишь дома? Или что?
— Иногда дома. Особенные дома. — Мерфи вытянулся на кровати и перевернулся на спину, поставив кофейную чашку на ночной столик. — В основном по индивидуальным проектам.
Искренне заинтересованная, она спросила:
— Например?
— Музеи, мосты — подвесные и длиннопролетные. И еще игровые площадки, замки.
Она радостно улыбнулась. Значит, она не ошиблась той ночью, он действительно такой, каким ей казался.
— Замки?
— Пока только один. Мэйн. У самого моря. Этот старик владел половиной побережья. Разбогател. Где — я не спрашивал. И он хотел подарить своей жене, с которой прожил сорок лет, то, о чем она всегда мечтала. Вот я и построил им замок, с башней и рвом, наполненным водой.
Маккензи представила себе этот замок и вздохнула:
— И конечно, с огнедышащим драконом.
— Нет, об этом они сами позаботились. У них был на редкость злой пес. Рычал, как дьявол. Ждал, пока я взбирался на двенадцать ступенек вверх по лестнице, а потом налетал, сначала скалился, а затем лаял, словно говорил: «Вот я до тебя доберусь!» — Его непосредственный тон, искренние интонации позволили ей еще раз заглянуть в его тщательно оберегаемый внутренний мир.
Откинув с лица волосы, она подзадорила его:
— Держу пари, он ел из твоих рук еще до того, как ты закончил работу.
— Естественно, — кивнул он, затягиваясь сигаретой, От нее не ускользнул усталый жест, которым он провел ладонью по глазам.
— Значит, ты работал над большими проектами, которые отнимали много времени. И жил в городе или поселке, пока не заканчивалась работа. Ты не часто бываешь дома, да?
— Не часто. Так мне больше нравится. Я путешествую, участвую в строительстве зданий, которые кому-то очень нужны. И эти сооружения проживут намного дольше меня. Что приносит удовлетворение.
Ему хотелось спать. Она поняла это по его голосу, по его позе, по тому, как он вытянулся на постели.
— Тебе часто снятся кошмары?
Он выпустил в потолок длинную струйку дыма.
— А разве не со всеми такое бывает?
— Нет, Мерфи. Бывает, но не так.
Он загасил сигарету и повернулся к ней, чуть прикрыв глаза. Все тело ломило и болело. Приложив ладонь к его лбу, Маккензи почувствовала, что у него все еще сильный жар. Она соскользнула с кровати и натянула ему на плечи одеяло.
— Думаю, тебе надо еще поспать.
Сейчас он казался совсем не тем человеком, который ворвался к ней в коттедж. Он проговорил;
— Раз уж ты здесь, Мак, почему бы тебе не побыть со мной еще немного.
Он не просил. Не выпрашивал милости. И уж конечно, не умолял. Но ее присутствие, ее аромат затмили весь мир. Его душа воспрянула. И сколько бы в нем ни осталось хорошего, он хотел поделиться этим с ней.
Маккензи колебалась. Она не привыкла запросто ложиться в постель с мужчиной. Особенно если знает его всего лишь сутки. Но пока он просит у нее только утешения, она уступит.
Она прилегла на одеяло и прижалась к нему.
Сорвавшегося с его губ тихого вздоха оказалось достаточно. Ему нужен был кто-нибудь. И в данный момент этим человеком была Маккензи Эллиот. Впервые в жизни кому-то понадобилось ее присутствие — чтобы она просто находилась рядом.
Ее волосы перепутались с тугими завитками густой растительности, покрывавшей его грудь. Кожа ее казалась прохладной по сравнению с его горячими, мучительно болевшими плечами, прикасавшимися к ней там, где не было одеяла.
Ей хотелось прижаться к нему всем телом. Почувствовать его всего, каждый дюйм: его грудь, живот, ноги — все ощутить под собой.
Его рука шевельнулась; он осторожно провел ладонью по ее бедру, словно проверяя, что за этим последует. Мак замерла, затаила дыхание. Минуту спустя он снова, казалось, задремал. Она успокоилась, мысленно улыбаясь.
Возможно, то, что она к нему чувствовала, называлось любовью. Нет, конечно же, нет — просто сострадание. Как понять, что такое любовь? И когда она приходит? Мак крепко зажмурилась. Наверное, все-таки любовь. Иначе что же еще? То, что случится с ним — отныне и навсегда, — случится и с ней.
Но за что ей его любить? Он напугал ее до полусмерти, угрожал ей с той самой минуты, как она его увидела. Томас Джастис Мерфи — человек жесткий. Решительный. Упрямый, Своевольный. Но еще и благородный. В нем чувствуется то хорошее, что он не в состоянии скрыть от любого, кто захочет это увидеть. Доброта — его неотъемлемое качество.
Он перевернулся на бок и обнял ее уже обеими руками. Полотенце снова соскользнуло с раны. Запах спирта наполнил комнату. Мак осторожно вернула повязку на прежнее место. И ее губы случайно коснулись его ключицы. Кожа была сладковатой на вкус. И от него пахло мужчиной.
Из горла ее вырвался прерывистый вздох, когда он коснулся подбородком ее макушки. Затем он приподнял колено и опустил на ее бедро. Колено оказалось теплым и твердым.
Маккензи не сопротивлялась. Ей было с ним хорошо, уютно. Она глубоко вздохнула и закрыла глаза. Ничего страшного, если она полежит вот так, рядом с ним.
Они спали. Как Адам и Ева до грехопадения.
Маккензи проснулась рано утром и вздрогнула. Мерфи рядом с ней не было. Она откинула со лба прядь непокорных волос. Возможно, он решил действовать в одиночку. В ней боролись противоречивые чувства — сожаление и страх за него.
В гостиной Мерфи тоже не оказалось. Прошлепав босыми ногами по коридору, она с облегчением вздохнула — он стоял у двери, обдуваемый свежим утренним ветерком. Он не потрудился надеть ничего, кроме джинсов. Вид его израненного тела заставил сжаться ее сердце. «Видишь, — сказала она себе, — просто дело в том, что ему нужна моя помощь. Вот почему меня переполняют странные чувства, вот почему так ноет сердце».
— Что ты делаешь? Тебе надо отдыхать, — с улыбкой пожурила она его.
— Посмотри. Подойди, только тихо. — Он обернулся, прижав палец к губам; его глаза блестели от жара.
Она подошла.
— Ох!
Олени. Пять оленей. Четверо объедали ягоды с кустов, а один стоял неподвижно, словно изваяние, стоял, принюхиваясь — не грозит ли опасность? Вокруг них клубился утренний туман, сквозь который пробивались первые солнечные лучи, освещавшие оленей призрачным светом.
— Какие красивые! — прошептала Маккензи, чуть подрагивая от утренней прохлады.
Он обнял ее за плечи. Она не сопротивлялась.
— Мне нравится это время года. Большинство людей любит весну и лето, возрождение и надежду. Я люблю осень. Тайну умирания и нового возвращения, может, еще более полной жизни, с еще большим знанием. Посмотри на них. Они смотрят прямо на нас и не боятся. Поразительно.
