Кети Ранн - Цвет диких роз
За время недолгой поездки домой оба, чувствуя неловкость, не издали ни звука, и Мэриголд не терпелось поскорее избавиться от присутствия Джона.
Остановившись перед домом, он заглушил мотор и, глядя перед собой, без всякого выражения произнес:
— Спасибо, что съездила со мной и помогла.
Таким же тоном Мэриголд отмела его благодарность и взялась за холодный металл ручки, однако не успела открыть дверцу, как он снова заговорил, и она замерла.
— Я хочу тебе кое-что объяснить. Я всегда хотел иметь семью… — Голос у него дрогнул. — Порой мне очень горько оттого, что я никогда не подержу на руках своего ребенка.
Несмотря на всю свою смелость, с которой она до этого задавала вопросы, Мэриголд вдруг поняла, что не хочет этого слышать. Не хочет знать, что он прав. Не хочет сделаться еще более уязвимой перед Джоном Гудингом, чем уже есть.
А он, казалось, не замечал ее страха, и говорил как бы самому себе.
— Я больше никогда не женюсь. У меня просто нет сил на новую попытку. Я всегда выбираю не тех… — Джон умолк.
Свет со двора проникал в кабину грузовика, и у Мэриголд заныло сердце при виде боли, отразившейся на его лице. Видимо, он боролся с собой, желая сказать что-то еще, но так и не сказал. Мэриголд раскаялась в своей настойчивости узнать о нем побольше.
— Ладно. Какой прок это объяснять, — вздохнул Джон.
Она должна отпустить его, так будет лучше для них обоих. Но что-то вынудило ее заговорить.
— Ты ошибаешься на свой счет. Ты добрый, заботливый человек, разве ты этого не понимаешь? Тебе есть что дать, есть что предложить… — Мэриголд сделала глубокий вдох. — Мне кажется, тебе действительно нужны жена и семья.
Джон стиснул зубы, взгляд у него сделался жестким, и она поняла, что он пожалел о своей необдуманной откровенности. Спрыгнув на землю, он захлопнул за собой дверцу и направился к дому.
Внезапно на Мэриголд навалилась усталость. Стало вдруг холодно. Тяжело вздохнув, она пошла следом. Ни разу в жизни ей не доводилось испытывать такого разочарования, как сейчас, когда она наблюдала за Джоном, мысленно прося взглянуть на нее, поговорить с ней.
Но тот игнорировал ее, поэтому оба молча разулись, сняли промокшие куртки. В доме было тихо, и Мэриголд с облегчением догадалась, что бабушка легла спать.
Коротко пожелав ей спокойной ночи, Джон пошел прочь.
— Когда ты постареешь, этот дом станет ужасно пустым, — тихо сказала ему вслед Мэриголд, прежде чем успела прикусить язык.
Он замер в сумраке коридора, и она увидела, как поникли его плечи. Ничего не ответив, Джон продолжил свой путь.
Он смотрел, как Мэриголд подгоняет к нему трактор. Дожди шли целую неделю. Была почти середина августа, надвигалось время сбора урожая, и Джон торопился закончить последние шестьдесят акров покоса. Когда Мэриголд узнала, что ему трудно, она немедленно вызвалась помочь, но он решительно отказывался, не желая, чтобы она занималась тяжелым, отнимающим много сил трудом.
Потому что не хотел проводить время с ней.
Не хотел повторения того, что произошло между ними. Их страстное объятие преследовало его, чуть ли не ежечасно он вспоминал их поцелуй, ее неожиданный отклик…
И собственную реакцию. Это его тревожило.
Лучше бы он вспоминал о ее попытке объяснить ему, что для него хорошо. Каким она его считала? Назвала добрым и заботливым человеком. Сказала, что ему нужны жена и семья. Ее слова ранили его тем больнее, что ему так хотелось принять их за правду. А ее последние слова об одиноком старике в этом доме причинили ему настоящую боль.
Он поклялся избегать Мэриголд до конца ее пребывания у них и прилагал к этому все усилия: дождливые дни он проводил или в ближайшем городке, или за ремонтом уборочной техники. Да, ему удавалось избегать ее, но когда они все же встречались, проигнорировать Мэриголд он не мог. Как можно не обращать внимания на такого беззаботного, свободного духом человека? Он скорее мог бы проигнорировать удар молнии.
После того вечера, когда они поцеловались, Джон заметил, что она тоже сторонится его. И все-таки, несмотря на молчаливое соглашение, они часто оказывались рядом. Слишком часто. Он остро чувствовал каждое мимолетное касание плеча, невольное прикосновение пальцев к его руке. Каждый такой контакт врезался ему в память, и держаться отчужденно было просто невозможно, как невозможно было оставаться безразличным к ее прикосновениям.
Он не мог принять ее помощь на уборке сена, но в конце концов сдался, когда бабушка решительно отмела его последний довод, что он не хочет, чтобы она целый день сидела дома одна. По словам бабули, они не могли допустить снижения качества сена из-за его, Джона, упрямства. К тому же, сухо добавила она, ей и раньше приходилось сидеть одной, когда он занимался хозяйством. Несмотря на сомнения, он уступил их настойчивым уговорам, сказав себе, что поступает так лишь потому, что действительно нуждается в помощи.
Его поразила быстрота, с какой Мэриголд научилась управлять трактором, причем столь уверенно, будто занималась этим много лет. Он поручил ей сгребать и ворошить сено, чтобы оно просохло, прежде чем спрессовывать его в тюки-рулоны.
И вот теперь, когда солнце еще стояло высоко, Джон наблюдал, как она подгоняет трактор к ограде. Мэриголд помахала ему рукой и весело улыбнулась. Она явно горда собой после своего первого полного дня работы. И он тоже гордился ею.
Джон с невольной улыбкой смотрел, как она выбирается из кабины. На ней были поношенные шорты кораллового цвета, которые почти не скрывали приятные округлости ее попки, и оголяющий живот топ, похожий на корсет. Он в жизни не видел более сексуально одетого тракториста. И не просто тракториста.
Он постарался держать себя в руках, не скользить взглядом по похожей на белье одежде, по вздымающейся под ней груди. Но его зыбкое самообладание улетучивалось с каждой минутой.
Слегка покачивая бедрами, Мэриголд шла к нему. Она стащила с головы соломенную шляпу с веселой отделкой и вытерла пот со лба.
— Да, жарко там, ничего не скажешь.
— Комары не кусали? — Он приложил все усилия, чтобы его слова прозвучали непринужденно, и с раздражением отметил, что голос у него совсем хриплый.
— Нет, я же пользовалась специальной жидкостью. — Мэриголд остановилась перед ним.
— А солнцезащитный козырек опускала?
— Да, сэр. — В ее глазах запрыгали смешинки.
Когда она стояла так близко, он не мог удержаться, чтобы не впитывать ее клеточка за клеточкой. Ему хорошо известен каждый изгиб, каждая впадинка, каждая особенность ее фигуры. Он всеми чувствами запомнил ее тело.
