Инга Берристер - С чистого листа
Я буду говорить с ним вежливо, подумала она. У меня получится, если я очень постараюсь.
Филиппа подошла к изножью кровати. Черные мрачные глаза сверлили ее насквозь. Несмотря на то, что дед лежал неподвижно, от него исходила угроза.
— Итак, — тяжело произнес он, — ты оказалась хуже, чем я ожидал. Мне следовало забрать тебя от твоей уличной матери и самому воспитать! Тогда бы ты понимала, что такое хорошие манеры и уважение к старшим.
Мгновенно все благие намерения испарились из головы Филиппы. Кровь ударила ей в голову. Но на этот раз она не потеряла контроля над собой.
Она стояла молча перед человеком, который приходится ей дедом. Просто невероятно, что они связаны между собою кровными узами.
— Наконец-то ты молчишь! Как жаль, что ты не сдержала свой ядовитый язычок вчера вечером и продемонстрировала свой отвратительный нрав будущему мужу!
— Энрике Сантос никогда не будет моим мужем.
Гнев застыл в ней как ледяная глыба.
Дон Диего прокашлялся.
— Тебе можно только мечтать о таком муже, как Энрике Сантос! Ни один мужчина не захотел бы даже прикоснуться к тебе после вчерашней сцены. Без моего наследства ты могла бы очутиться в постели с мужчиной только за деньги, как и твоя мать-проститутка.
Филиппа стиснула зубы, но усилием воли сдержалась.
— Наш разговор бесполезен. Я сегодня же улетаю домой. Будь добр, прикажи доставить меня в Валенсию, прямо в аэропорт.
Темное лицо Авельяноса покрылось пятнами.
— Ты никуда не уедешь отсюда! И не покинешь порог своей комнаты до дня свадьбы. В этом доме хозяин — я! Не смей играть со мной в игры! — Его кулак тяжело опустился на постель. — Запомни, если ты не образумишься, мне придется приказать как следует проучить тебя ремнем. Этот предмет приводил в чувство и не таких, как ты.
Филиппа побледнела. Ее охватил настоящий страх. Старик заметил это и улыбнулся.
— Ты думаешь, я не посмею? Я учил ремнем твоего отца не раз. Он быстро понял, что к чему! — Старик нахмурился. — Если бы он не встретил ту шлюху, твою мать… Он не послушался, променял меня на пару длинных продажных ног!
Филиппа почувствовала весь ужас, преследовавший ее отца, так ясно, словно она присутствовала при всех унижениях и оскорблениях, которым подвергал его жестокий, деспотичный отец.
— Ты гнусный, подлый тип, — прошептала она. — Как тебя только земля носит!
Безжалостные бездушные глаза смотрели на нее.
— Убирайся, пока я не взялся за ремень! Никто не может запугать меня: ни ты, ни кто-либо другой!
— О да, я уйду, — сказала Филиппа. — Я готова идти в Валенсию хоть босиком.
Его лицо исказилось.
— Ты не сделаешь из этого дома ни шагу, пока я собственными руками не передам тебя Энрике Сантосу!
— Ты ошибаешься, Я уеду сегодня же.
— Вряд ли тебе удастся удрать из закрытой на ключ комнаты.
Филиппа решила пойти в бой и открыла карты.
— Думаю, запирать меня весьма неразумно. — Ее лицо оставалось неподвижным. — Видишь ли, если я не позвоню сегодня вечером в Нью-Йорк, американское посольство в Мадриде будет извещено, что меня удерживают здесь против воли. Неужели тебе захочется получить обвинение в похищении человека? Пресса немедленно и с удовольствием разовьет этот захватывающий сюжет.
Ее слова возымели действие. Старик выругался по-испански, и Филиппа презрительно улыбнулась.
— А если я заставлю тебя позвонить?
Лицо Диего налилось кровью. Угроза прозвучала абсолютно неприкрыто.
— О, это будет тоже неразумно. Видишь ли, я все предусмотрела… — Она улыбнулась, пряча дрожь, пробежавшую по телу при его страшных словах. — Если это случится, я произнесу определенные слова, которые ясно дадут понять, как на самом деле обстоят дела.
Внезапно лицо деда стало непроницаемым. С него как будто мгновенно стерли гаев, раздражение и ярость, полыхавшие еще секунду назад.
— Скажи мне, — обратился он к ней ровным голосом, — ну почему тебя так пугает перспектива стать женой Энрике Сантоса?
Перемена в его поведении заставила Филиппу насторожиться.
— Разве это серьезно? Сама постановка вопроса абсурдна. Тут и говорить не о чем! — ответила она.
— Но почему? Разве он не хорош собой? По-моему, иметь такого мужа престижно для любой женщины. Конечно, у него репутация весьма сексуального мужчины. Что же ему делать, если женщины сами липнут к нему как мухи на мед. И не только из-за его денег, — хитрым голосом добавил дед.
— Деньги? — Филиппа ухватилась за это слово. — Да он настоящий охотник за удачей. Он сам, нимало не стесняясь, признавался в своих планах получить твои деньги.
Диего Авельянос хрипло расхохотался.
— Конечно, он очень умный и хваткий человек. Неужели ты думаешь, что я доверил бы детище всей моей жизни кому попало? Энрике Сантос сделал свой капитал самостоятельно. Он очень удачлив во всем, за что берется, и сумеет приумножить то, что я создавал всю жизнь.
Филиппа задумалась, переваривая полученную информацию.
— Его собственный капитал на сегодня превышает пятьсот миллионов долларов, — продолжал старик. — И я решил предоставить ему возможность реализовать свои амбиции на более высоком уровне. Но я выставил свою цену — он должен жениться на тебе.
— Но зачем? — слабым голосом спросила Филиппа, лихорадочно обдумывая слова деда. — Ты отрицал сам факт моего существования на протяжении двадцати пяти лет. С тех пор как чуть ли не силой отправил мать, беременную мною, обратно в Америку без гроша в кармане!
Лицо старика осталось непроницаемым.
— Почему? — эхом откликнулся он. — Потому, что в твоих жилах течет моя кровь. В твоих, и ни в чьих больше. Когда ты выйдешь замуж за Энрике Сантоса, твой сын унаследует и мою кровь, и удачу своего отца. Мне придется ждать смену двух поколений, но это будет мой наследник!
В глазах Диего Авельяноса загорелся такой неистовый властный огонь, что его взгляд стало невозможно переносить.
Так вот что стоит за фантастической историей, приключившейся со мной! — подумала Филиппа. Значит, я всего лишь сосуд, оболочка для воплощения его замыслов. Старик чувствует, что его никчемная жизнь подходит к концу, и пытается всеми доступными средствами заполучить бессмертие.
Она с сожалением посмотрела на деда. Он владеет огромным количеством денег, на которые может купить все, кроме простого человеческого счастья. В нем нет и никогда не было ни капли сочувствия к людям, ни сострадания, никто нигде не ждет его. Он третировал единственного сына, пытаясь заставить жить по своим бесчеловечным законам, и потерял его. Он относился к ее матери, как к ничтожеству, стремящемуся заполучить его бесценные деньги.
