Валерий Роньшин - Корабль, идущий в Эльдорадо
Проделав все эти операции, я вытащил из ведерка со льдом розовое шампанское «Клико», захватил со стола два хрустальных фужера и направился в ванную.
За дверью раздавался громкий плеск. Я осторожно постучал.
— Можно войти?
— Входи, — со смехом разрешила Ксения. — Я моюсь.
Я вошел. Ксения, совершенно голая, плавала в бассейнчике. На плетеном стуле лежали желтая юбка и футболка, поверх которых были небрежно брошены бледно-розовые трусики.
Я с восхищением уставился на Ксению.
— Ну чего смотришь, — плеснула она в меня водой.
— Любуюсь. Ты такая красивая.
— Опять красивая?! — Ксения скорчила недовольную гримасу. — Ты, наверное, всем девушкам так говоришь.
Она попала в точку. Я действительно говорил это своим знакомым девицам. Но в данном случае мне не пришлось врать. Ксения и вправду была очень привлекательна. Особенно мне понравились холмики ее грудей с яркими сосками; ну и, конечно же, бритый лобок. С тех пор, как я его тогда пощупал, он не давал мне покоя.
— Ксения, — вкрадчиво произнес я, — можно с тобой поплавать?
— Ни за что! — ответила она, но по тому, как она это сказала, я понял, что можно. И мигом сбросил с себя джинсы и рубашку (несколько пуговиц тут же отлетели прочь). Сняв трусы, я полез в воду.
— Кошмар какой! — заверещала Ксения, отплывая к дальнему бортику.
— Что ты подразумеваешь под «кошмаром»? — осведомился я, подплывая к ней.
— По-моему, мы с тобой малость спятили, — сказала она, отталкивая меня. — Ты не находишь?
Сорвав блестящую обертку с горлышка бутылки с шампанским, я выстрелил пробкой вверх. Ксения радостно вскрикнула. Пробка ударилась о потолок и шлепнулась в воду. Я разлил пенящуюся жидкость по фужерам, стоящим на бортике бассейна.
Ксения взяла фужер и задумчиво посмотрела на поднимающиеся в нем пузырьки.
— Вот и сбылась мечта идиотки. — Она сделала маленький глоток. — Я в шикарном номере отеля. Лежу даже не в ванне, а в бассейне и пью шампанское.
— А рядом голый мужчина, — добавил я.
16
В гостиной царил романтический полумрак. Горели свечи. Ксения подошла к камину и, отломив от свечи кусочек оплывшего воска, положила себе в рот.
— Я жую воск, — мечтательно сказала она. — Как в детстве… Тепленький такой.
— Нашла чего жевать. — Я широким жестом показал на стол. — Смотри, какое великолепие.
Стол и в самом деле был великолепен: салат из перепелов с грибами, нежная спаржа, блюдо с мясом креветок и крабов под каким-то соусом, икра; из ведерка со льдом выглядывала бутылка белого вина… Взяв в руки пульт, я нажал кнопку. Гостиная наполнилась приятной музыкой.
Мы сели за стол и стали есть, пить и разговаривать.
— Давай потанцуем, — предложила Ксения, когда зазвучала медленная композиция под названием «Шепот любви».
Обнявшись, мы начали танцевать. На нас были одни лишь трусики. Все было, как тогда с Ириной. «Странно, — подумал я, — как странно…»
— О чем ты думаешь? — спросила Ксения.
— О тебе.
— Ой, — вдруг спохватилась она, — мы же шторы не задернули. А если за нами кто-нибудь подглядывает?
— Лично мне это даже нравится, — сказал я.
— Нравится? — Легонько дернула она меня за ухо. — Да ты, Сашка, эксгибиционист.
— Вполне возможно. — Я провел рукой чуть ниже ее спины. — Ксюша, у меня к тебе маленькая просьба. Подари мне свои трусики.
— Та-а-к, — засмеялась она, — ты не только эксгибиционист, но еще и фетишист. Ну и ну. Если б я знала, что ты такой извращенец, ни за что бы сюда с тобой не пришла.
— Я не извращенец.
— А кто же ты? Ах, да — маг и чародей.
Когда затихли последние аккорды «Шепота любви», тут же зазвучал хрипловатый женский голос, наполненный до краев сладкой горечью. У меня невольно екнуло сердце. Это была та самая песня. Француженка пела, а я отчетливо слышал голос Ирины: «Если ты покинешь меня, мои ресницы поднимутся из глубины твоего равнодушия, и когда-нибудь, через тысячу лет, ты уколешься о мой последний взгляд…»
— Боже, как мне нравится эта старая песня, — воскликнула Ксения. — В особенности, когда она произносит: «р-рэ».
— Кто произносит?
— Певица, которая поет.
— А как называется эта песня?
— «83 слезинки».
— А кто поет?
— Не знаю. Какая-то французская певица. Кажется, она уже умерла. — Ксения вздохнула. — Жалко, правда? Голос остался, а ее уже давным-давно нет.
— Жалко, — повторил я и вдруг представил, что это Ирина умерла, что это ее уже давным-давно нет. И меня на мгновение пронзила острая печаль, словно бы ее действительно нет и никогда уже не будет. В то же самое время я отлично понимал, то Ира жива-здорова и даже вышла замуж за Журавлева.
«83 слезинки» закончились, и популярный испанский дуэт запел песенку с несколько длинным названием: «Я разлюблю тебя только тогда, когда остановится мое сердце». Мы вернулись к столу есть десерт — нарезанный тонкими ломтиками плод манго с кокосовым мороженым и клубничный пирог с кремом.
Час был уже поздний, почти полночь. Горели свечи. Звучала приятная музыка. И так было хорошо, что хотелось, чтобы этот вечер длился вечно.
Но вечного ничего не бывает. Вскоре Ксения начала зевать.
— Ну все, — сказала она, — пора баиньки.
И, встав из-за стола, направилась в спальню. Я пошел вслед за ней.
— Нет, нет, — живо обернулась Ксения. — Тебе в другую спальню.
Я был разочарован.
— Но, Ксения…
— Нет, милый, хватит с тебя того, что я весь вечер ходила голой. Спать мы будем раздельно.
— Но, Ксения, — повторил я с умоляющей интонацией. — Можно мы с тобой просто так полежу. Как хевсуры.
— Как кто?
— Хевсуры. Живет такая народность на Кавказе. У них есть древний обычай, по которому можно просто лежать с женщиной. Ничего не делая. Этот обычай называется обрядом пожелания.
— Хорошо, — согласилась она. — Просто так можешь полежать.
Мы потушили свечи и легли. Во всем мире царила ночь. За окнами шумели деревья. Мы лежали в кромешной тьме и слушали нежную, берущую за душу композицию «Стеклянное сердце». Моя рука как-то очень естественно залезла под шелковые трусики.
— Кажется, ты хотел просто полежать, — напомнила Ксения.
— Просто лежать мы будем на кладбище, — ответил я, невольно вспомнив хмурого Пал Палыча. — Лет через пятьдесят.
17
Под одеялом было тепло и уютно. Ксения спала, повернувшись ко мне спиной, а я лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам за окном. Я представлял себе, что это едва различимые голоса людей, которые когда-то жили в этом номере. Жили, а потом уехали. А слова, произнесенные ими, остались. И будут еще долго плавать под потолком, будто сигаретный дым, постепенно выветриваясь… Незаметно для себя я тоже уснул.
