Рене Маори - Любовь и ревность. Хроники
Парнишка выревелся до опустошения. Теперь внутри него царил такой же холод, как и снаружи. Кое-как поднявшись, на негнущихся ногах он побрел в сторону дома. То ли от холода, то ли от пережитых эмоций его колотила крупная дрожь. В голову лезли страшные картины Катиных «измен» вперемешку с жестокими сценами его мести. У двери своей квартиры он очнулся от тяжелых дум, слегка испугавшись – а не сходит ли он с ума? Кое-как вытерев мокрое лицо рукавом, он достал ключ и прислушался. Из-за двери доносились какие-то звуки. Он повернул ключ в замке и осторожно приоткрыл дверь. Из квартиры пахнуло аппетитным запахом чего-то жаренного и мясного, вызвав тягучую голодную слюну. Но едва разбуженный аппетит был грубо разрушен звуком низкого мужского голоса, которому вторил визгливый, пьяный смех матери. Миша поспешно закрыл дверь. Мучительно застонав, он опустился на корточки у двери. Пустой желудок протестующе заурчал, скрутив живот болью. Какая месть?! Он даже боится войти в собственную квартиру, выгнать загулявшего забулдыгу, или потребовать у матери обещанный ужин! Он же полное ничтожество, чмо! Он никому не нужен, даже родной матери. Как и зачем жить после этого? Едва высохшие слезы, вновь полились из глаз. Только теперь это были слезы безграничной жалости к себе и глубокого призрения никчемности своего существования.
Он твердо решил покончить с этим затянувшимся кошмаром – своей бесполезной жизнью. Пройдя в один из соседних подъездов, Миша поднялся на седьмой этаж, обошел лифт и осмотрел площадку перед мусоропроводом. Под окном проходила толстая труба отопления. Холодная, как везде. Одна рама, без стекла, была настежь открыта, вторая створка с треснувшим стеклом, была приперта к раме согнутым гвоздиком и легко открывалась. Миша открыл окно, встал на трубу посмотрел вниз, перегнувшись через узкий, в ширину самой рамы, подоконник. Далеко внизу, в неверном свете уличного освещения, белел плоский сугроб на козырьке, прикрывающим вход в подъезд. Стало немного жутко. Подросток спрыгнул внутрь. Нет, так не годится уходить из жизни, надо объяснить всем, что его толкнули на этот шаг. Вынудили. Вот бы написать предсмертную записку! Вот только как? Тут его рассеянный взгляд упал на стены подъезда, расписанные глупыми рисунками и пошлыми надписями. Точно! На стене. Кровью! Кровь легче всего пустить из носа. Он ткнул указательным пальцем в ноздрю и застонал от боли. От боли в пальце. На указательном и большом пальце его правой руки красовалось два ожога, покрытых темной корочкой. Он осторожно содрал кожу. Сильно защипало, и из пальца потекла сукровица. Миша, стиснув зубы, сильно сдавил палец – сукровица сменилась настоящей кровью, тяжелой каплей повисшей на пальце. Вот и «чернила». Выводя по стене большими буквами: «В моей смерти виновата Катя…», Миша получал какое-то извращенное удовольствие от боли, когда приходилось выдавливать из пульсирующего пальца очередную партию крови. Его радовала облупленная краска, местами обнажившая штукатурку, стереть с которой кровь будет куда сложнее. Он злорадно представлял себе стыд и слезы Кати, когда все станут показывать на нее пальцем. Миша хотел вписать в «виновные» еще и Серого, но привычный страх перед жестокостью этого отморозка остановил его руку.
Надпись на стене в сумраке подъезда была видна только в местах обнаженной штукатурки. Но это уже не имело значения. За те полчаса, что он возился с надписью на стене, нервы слегка успокоились. Подчиняясь естественным циклическим законам, настроение проскочило эмоциональный «погреб» и пошло на подъем. Происшедшие события, хоть и оставили глубокий шрам в душе, но уже не казались роковыми. Мысли полегоньку принимали позитивную направленность. Катя, конечно, очень красивая девочка, была для него жар птицей, но был ли он достоин ее? Или может, он все придумал сам? Возможно, Серый прав, и это только «понты»? Сколько он терпел унижений и побоев, а ради чего? Чтобы его не трогали. Но ведь его цепляли вновь и вновь, упиваясь безнаказанностью! Может, стоило не побояться получить в нос, но сохранить чувство собственного достоинства? А мама? Не пора ли стать для нее по настоящему опорой в жизни. Вымести из их жизни этих ее случайных прилипал и, наконец, стать нормальной, счастливой семьей? Не совсем же мать безнадежна! Миша посмотрел на открытое окно. Меньше часа назад он готов был прыгнуть вниз, чтобы свести счеты со своей никчемной жизнью. А кто виноват в том, что она такая? Да он, Михаил Сотников, главный виновник своих несчастий! Повинуясь необъяснимому порыву, он влез в открытое окно подъезда и стоя на узком подоконнике, взглянул вниз. Холодный порывистый ветер бросал в лицо редкие крупные снежинки. Было немножко страшно и весело чувствовать у самых ног глубокий провал в семь этажей. Непривычно бодрящее чувство полета. Он подался наружу, насколько позволяла рука, которой он держался за верх рамы. Адреналин кружил голову, захотелось крикнуть что-нибудь дурашливо-веселое. Вот дурак! Он хотел найти решение всех своих проблем там внизу, а оно в нем самом. Только стоит взять себя в руки, выпрямить сгорбленную спину. Поверить в себя!
К подъезду свернул проходящий по пешеходной дорожке мужчина. Подняв голову вверх, он увидел стоявшего в окне подростка и ускорил шаг. Миша тоже увидел его и, нагнувшись, собрался запрыгнуть в подъезд. Сквозняк, рванувший вверх по подъезду в открытую входную дверь, с силой толкнул створку окна и ударил по пальцам руки подростка. Боль была настолько сильной, что рука рефлекторно отдернулась, а ноги соскользнули с подоконника наружу. Другая рука метнулась внутрь, но ударила в стекло окна. Не выдержав удара, треснувшее стекло разбилось. В панике скрюченные пальцы вцепились не в раму, а в острые, словно бритва, зазубренные осколки стекла. Вес падающего тела резко дернул руку, стекло срезало подушечки пальцев до кости, и Миша сорвался вниз. Его крик оборвался на самой высокой ноте визга, и сердце мальчишки не выдержало. О каменный козырек гулко ударилось уже бесчувственное тело, ломая кости и раскалывая череп…
Анна Русских: Непрошеная милость
Звонок раздался в самый неподходящий момент – когда Дейв дошёл до предпоследнего уровня и уже вступил в бой с гигантским внушительным боссом. За час с лишним игры в нём развился азарт, и ставить процесс на паузу ужасно не хотелось, но Дейв подумал, что если звонит Дженнет, она может обидеться или что-то заподозрить, и поэтому со вздохом нажал на Pause Break. После чего переставил ноутбук с колен на стол и подошёл к телефону.
– Да, слушаю, – сказал мистер Сейбин в трубку, ожидая услышать привычное, но всё же приятное щебетание жены. Однако ответил ему совсем другой голос:
