Елизавета Горская - Милая любовь (СИ)
он ее голой?
Я тряхнула волосами и отвернулась. Две перепачканные в сахарной пудре
мордашки восхищенно глядели на меня. Я помахала им рукой. Маша с Сашей
заливисто рассмеялись и, подбежав ко мне, вскарабкались на скамейку, на которой
я сидела.
- Вкусно? - спросила я, показав взглядом на посыпанную сахарной пудрой
булочку в руке Саши.
- Ага, - кивнул мальчик и протянул булочку мне. - Ня!
- Ты это мне, Саша? - спросила я, скрывая за улыбкой слезы. - А как же ты?
- Я уже объелся, - заулыбался малыш. - И Маса тоже.
Он посмотрел на сестренку, и та также протянула мне свою половинку булочки.
- Ой, Машенька, спасибо. И тебе, Саш, спасибо.
Я запихала булочку в рот и, глотая слезы, хлебнула компота. Застрявший в горле
ком никак не рассасывался. Я закусила губу.
- Алсений Валельевич лубит Светлану Александловну, - восхищенно произнесла
Маша, во все глаза глядя на учителя и его собеседницу.
- Нет! - упрямо замотал головкой Саша. - Он лубит Милу, - показал он пальчиком
на меня.
- Почему? - вопросительно посмотрела на брата Маша. - Она чужая и маленькая.
- Она доблая. И... она знает, где Миса.
- А вы знаете, где наса мама? - ни с того ни с сего спросила Маша.
Я запаниковала.
- Э... Я... Дело в том, что...
- Нет, Маша, - опустился рядом с нами Арсений Валерьевич. - К сожалению, Мила
не знает, где ваша мама.
Я вздрогнула при звуке его голоса, обернулась и встретилась с все понимающим
взглядом учителя.
Это было невыносимо!
Почувствовав, что вот-вот разрыдаюсь, я поспешно попрощалась с малышами,
выбежала из столовой, преодолела длиннющий коридор и, оказавшись на улице,
опустилась на ступеньки возле входа в здание. Меня колотило крупной дрожью.
Да что со мной такое? Где мое привычное хладнокровие? Эти мальчик с девочкой
словно вывернули мою душу наизнанку и заставили чувствовать то, что я упорно
пыталась спрятать далеко-далеко в подсознании.
- Мила? - тронул меня за плечо Арсений Валерьевич. - С вами все в порядке?
- Нет! - вспылила я. - Не в порядке! Что за хрень вы устроили? Зачем вы меня
сюда притащили? Это что, попытка разжалобить меня? Сделать другой? Хотите
вытащить наружу все то дерьмо, что во мне накопилось? Но для начала нужно
было спросить меня - хочу я этого или нет! Я не подопытный кролик, чтобы вы
испытывали на мне свои чертовы методики. Или вы таким образом завоевываете
любовь этих детей? Притащили меня, чтобы развлечь их, а заодно и себя?
- Мила, остановитесь, - обхватил Арсений Валерьевич меня за плечи. - Я не хотел
ничего подобного. Я лишь... пытался помочь вам отвлечься. Смерть отца
подкосила вас, лишила стимула любить и дарить добро людям. Хотите верьте,
хотите - нет, но я чувствовал тоже самое, когда умерла Женя. Я возненавидел весь
мир. Стал черствым сухарем, презирающим все и вся. Я думал, что больше никогда
не полюблю. Но однажды, благодаря очень хорошим людям, я оказался здесь,
среди этих детей. И я вдруг понял, что этим беззащитным существам еще хуже,
чем мне. И что мир - это больше, чем я и мои страдания. Оказалось, что я еще
нужен кому-то, что я не бесполезен, что со смертью любимой девушки жизнь не
закончилась. И я... начал действовать. Я победил эгоиста, который сидел во мне
все это время. Любовь - вот что делает нас людьми. Я убеждаюсь в этом каждый
раз, когда вижу счастливые улыбки этих брошенных детей, слышу их радостный
смех... Я надеялся, что вы почувствуете нечто похожее. Мне жаль, что я... вновь
причинил вам боль.
- Вы не виноваты, - опустила я голову. - Я действительно испытала все, о чем вы
сейчас говорили. Наверное... мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать и
понять, кто я на самом деле - черствая эгоистка или... девушка, утешающая
малышей, потерявших плюшевых мишек.
Я увидела, как разгладились черты на хмуром лице Арсения Валерьевича. Он
улыбнулся и, вдруг притянув меня к себе, обнял.
- Вы не возражаете? - услышала я его насмешливый голос. - Я просто не могу по-
другому выражать свои чувства.
- Я очень даже за, - уткнулась я носом в его грудь. - Тем более, что это кое-что
подтверждает.
- Что именно? - отстранился учитель.
- Что вы в меня влюблены, - насмешливо изогнула я бровь.
6
- Как обстоят дела с оценками? - поинтересовалась мама на следующее утро,
разливая в большие глиняные кружки кофе. - Арсений Валерьевич по-прежнему
занимается с тобой?
- Да. - Я сделала глоток свежесваренного ароматного напитка. - Ты была права
насчет него. Он потрясающий!
- Даже так? - как-то странно посмотрела на меня мама. - Ты ничего не хочешь мне
сказать?
- Нет. А что, должна?
- Вы вчера с ним ездили куда-то. Я видела, как ты выходила из такси, - добавила
она, заметив мою приподнятую бровь. - Где вы были?
- Да так, - небрежно бросила я. - Арсений Валерьевич решил показать мне мир.
- Мир? - нахмурилась мама. - А поконкретнее?
- Мы ездили на выставку картин, - выпалила я первое, что пришло на ум.
- Какого художника? - поинтересовалась мама с видом знатока, коим она и
являлась на самом деле.
- Молодого и креативного. Ты вряд ли его знаешь.
- Мила, скажи честно, я должна беспокоиться за тебя или у тебя все под
контролем?
- Что ты имеешь в виду?
- Ты слишком много времени проводишь с Арсением Валерьевичем...
- Мама! - воскликнула я изумленно. - Мы просто занимаемся! Если мы не будем
проводить время вместе, как же я смогу наверстать все, что упустила за последние
два года? Мама, все хорошо, - поспешила я успокоить ее. - Не беспокойся за меня.
- Точно?
- Точно, - улыбнулась я. - Подай мне, пожалуйста, вон тот тост. И джем. Спасибо.
Уж очень противоречивые чувства я испытывала после нашей поездки в дом
ребенка, чтобы разобраться в них вот так сразу. Но один вывод я все же сделала:
Арсений Валерьевич с каждым занятием переставал быть для меня просто
учителем. Любила ли я его? Вряд ли. Но я по-настоящему восхищалась им. Он был
потрясающим собеседником - умным, эрудированным, тактичным, с прекрасным
чувством юмора. Мне было жутко интересно с ним общаться, узнавать от него что-
то новое. Но за свою болтливость я все же поплатилась. С тех пор, как я в шутку
