Г. Де Растиньяк - Приключения нежной Амелии
– Вас это удивляет, мадемуазель? – после короткого молчания ответил он, и тут же испугался, что она неверно истолкует интонацию его голоса.
Напряжение, которое на миг возникло в разговоре двух красивых молодых людей, разрядилось, когда кучер, придержав лошадь, притормозил экипаж на каменных плитах подъезда. Два лакея в ярко-красных ливреях с кожей цвета шоколада подбежали и отворили дверцы экипажа. Грациозным движением Сюзетта спрыгнула на землю.
– Помогите месье сойти и проводите его в дом, – приказала она. – Он болен, поэтому с ним нужно обращаться бережно.
Своим сложенным веером она дотронулась до его плеча.
– До свидания, месье! До скорой встречи! Я и без того уже припозднилась, да и вам следует отдохнуть. Если у вас возникнет желание, можете спуститься к вечернему столу. Мы ужинаем в восемь на террасе. Вам наверняка захочется познакомиться с па…
Эрнст, все более и более ощущавший себя как бы в странном сне, готовый к тому, чтобы в любой момент проснуться, смог ответить на ее дружеское помахивание лишь улыбкой и слабым шевелением пальцев. В следующий момент он без сознания упал на руки рабов, сопровождавших его.
…Дни лихорадки сменились днями изнеможения. Эрнст метался на громадной кровати в диких горячечных фантазиях. На его горячих от лихорадки растрескавшихся губах вновь и вновь возникало имя Амелии, а еще он поносил в самых необузданных выражениях, на которые только был способен, некоего капитана Буайо. Хозяин дома, месье Жерар Дюклюзель, проявлял личную заботу о здоровье Эрнста, и когда узнал, что нервная лихорадка, поразившая Эрнста, так просто не излечивается, распорядился вызвать врача из городка, расположенного в нескольких милях от поместья.
Рубцы на спине к тому времени основательно затянулись, но было очевидно, что безобразные шрамы останутся на всю жизнь. В перерыве между приступами лихорадки Эрнст поведал свою историю хозяину поместья, и месье Жерар был тронут ею до глубины души. Деньги, которые в свое время одолжил Дюклюзелю месье Сен-Фар, были удачно помещены в дело, и полученные в результате этого дохода, как он сообщил Эрнсту, более чем достаточны для приобретения приличного участка земли и необходимых для его обработки рабов. Нет сомнения, что Эрнст, проявив немного сноровки, сумеет стать зажиточным человеком и обеспечить Амелии полагающуюся ей по происхождению жизнь.
Однако чтобы приступить к этому, Эрнсту необходимо было окончательно излечиться от последствий лихорадки, все еще не отпускавшей его. На эту тему дней через десять после того, как Эрнст поселился в Мэзон д'Орфей, между отцом и дочерью Дюклюзель состоялся вечером за столом разговор. Сюзетта в этот час после ужина была в очаровательном вишнево-красном платье с очень глубоким вырезом, который почти наполовину открывал взору парочку ее заманчиво мерцающих яблочек-грудей.
Месье Дюклюзелю нравилось, когда его единственная дочь выставляла напоказ свою цветущую красоту в роскошном обрамлении платьев. Он чрезвычайно гордился прелестями своей дочери, они сладостно-болезненно напоминали ему о чудесной испанке, разделившей с ним несколько лет его жизни, которую неожиданно и коварно украла у него тропическая лихорадка. С тех пор он не обзаводился новой женой, что, конечно, вовсе не было свидетельством его добродетельной жизни. Напротив, его горячий темперамент уроженца южной Франции бросал его от одного страстного, но короткого любовного эпизода к другому. Оливии, высокой и стройной квартеронке с миндалевидными глазами и кожей цвета кофе с молоком, которую он за бешеные деньги купил недавно на рынке в Сан-Доминго, довелось в полной мере изведать на себе его взрывную пылкость. Именно ей приходилось ныне делить со своим хозяином ночи, и это были ночи, когда времени на сон было мало. Но Оливия, днем блуждающая беззвучными шагами и взирающая в пустоту меланхолическим взглядом, казалось, расцветала под воздействием разрастающейся страсти своего повелителя. Ее высокая роскошная грудь казалась еще полнее, ее походка – еще эластичней, а в глазах ее проступали сдержанные огни, которые лучше всяких слов говорили, что их хозяйка чувствует себя в своей стихии.
Сюзетта презирала «эту негритянку», у которой на плантации не было никакой иной задачи, кроме как нравиться своему хозяину, и которая, как хорошо было известно дочери Жерара, делила с ее отцом не только постель, но и – в отсутствие юной наследницы – также и хозяйское застолье.
Когда Сюзетта была дома, Оливия появлялась за столом только по категоричному приказанию своего хозяина. В таком случае она сидела, опустив глаза, с полностью отсутствующим выражением лица возле месье Жерара и отвечала на его редкие вопросы приглушенным, мелодичным голосом, который Сюзетте был ненавистен, как и все остальное в этой квартеронке.
Оливия в свое время получила вне всяких сомнений отменное воспитание, и по желанию своего нынешнего господина она одевалась как знатная дама. Очевидно было, что раньше или позже она принесет ему ребенка. Одна только мысль, что какой-то квартероненок может оказаться ее сводным братом, раздражала Сюзетту. Разумеется, ей было известно, что рожденный в подобном мезальянсе ребенок ни при каких обстоятельствах не будет принят обществом, но само представление о возможности подобного уязвляло гипертрофированную гордость Сюзетты Дюклюзель.
Какое счастье, что в этот вечер они ужинали одни! Сюзетта поверх наполненного темным бургундским бокала адресовала отцу нежную улыбку, в ответ на которую он немедля подмигнул.
– Право же, не нравится мне наш гость, – объявил он немного попозже, когда после ужина в салоне, откинувшись в своем глубоком кресле, дымил сигарой. Это был большой, статный мужчина с серо-седыми волосами и жесткими цепкими глазами, которые все, казалось, оценивали с точки зрения выгоды или невыгоды для своего хозяина.
Сюзетта чуть поджала свои полные губы.
– Вот как? И почему же он тебе не нравится, па?
Ее тонкие прозрачные ручки играли ножкой бокала, а сердце порывисто стучало, как это всегда бывало при упоминании имени Эрнста, занимавшего ее – в этом она честно признавалась самой себе – гораздо больше, нежели многочисленные богатые женихи с соседних плантаций, наперебой ухаживающие за ней.
– Почему? Это трудно выразить словами… Начнем с того, что у него чертовски мало энергии и воли к жизни. Этот скандал на корабле! Какой здравомыслящий человек рискнет наживать себе неприятности из-за подобного пустяка?.. Нет, Сюзетта, как хочешь, но молодой человек и в самом деле страдает нехваткой здравомыслия!
Сюзетта слегка наморщила нос.
– Я так совершенно не считаю! Согласись, он действовал просто достойно, не дав оскорбить свою возлюбленную. То, что позволил в отношении его капитан, просто варварство!
