Фейрин Престон - Дом вечной любви
От его близости по телу Кетлин пробежала легкая дрожь. Она высунула за окно руку и подставила ее прохладному дождю. А когда рука покрылась каплями, девушка протянула ее ко рту Нико. Он прижался губами к почти просвечивающейся коже и почувствовал биение пульса. Затем кончиком языка Нико слизал дождевые капли.
— Я не видел вас утром, — услышал он свой шепот.
«Черт возьми! — устало подумал Нико. — Это всего лишь попытка отвлечь ее». И слизывание капель с ее запястья было одним из способов достичь желаемого. Как же ему узнать, насколько восхитительна у нее плоть?
— Я была занята, — схитрила девушка.
— То же самое сказала Рамона, — он провел губами по нежной коже запястья и услышал ее вздох. О, Кетлин, почему ты оказалась так чертовски хороша?!
— Она сказала мне, что вам сегодня лучше.
Нико прижал ее руку к своему телу.
— Как только дождь прекратится, я хочу попробовать немного размяться.
— Вы не должны этого делать! Это может вам повредить! — протестующе возразила Кетлин.
— Я же сказал «немного», — темные глаза замерли на ее губах, он наклонился и поцеловал девушку в уголок рта. Большего позволить себе было нельзя. — Не беспокойтесь, — прошептал Нико, коснувшись дыханием ее губ. — Я сам об этом очень хорошо позабочусь.
Нико провел языком по губам девушки, а затем опять поцеловал в уголок рта. «Всё, хватит, — сказал он себе, — в конце концов, это всего лишь игра». Но ее дрожь передалась ему.
— Я рада.
Он добился того, чего хотел: она отвлеклась. Но ее нельзя больше целовать. Нико погладил волосы девушки, пропуская их между пальцами.
— А вы, Кетлин? Вы хорошо заботитесь о себе?
Кетлин усмехнулась.
— Думаю, что да. Иначе вряд ли дожила бы до своих двадцати шести лет.
— Вы еще дитя.
Она провела кончиком языка по нижней губе.
— А сколько вам лет?
Нико следил за ней взглядом.
— Тридцать четыре, — отпустив ее волосы, он подушечкой пальца провел по ее влажной нижней губе. — Но в последнее время я чувствую себя на восемьдесят четыре.
Кетлин так волновала близость Нико, что она боялась в любую минуту потерять нить разговора; ей стоило огромных усилий поддерживать эту беседу.
— Почему вы чувствуете себя таким старым?
— Жизнь, Кетлин, — бросил он небрежно. — Жизнь. Мой вам совет: оставайтесь такой молодой как можно дольше.
— И как, по-вашему, мне это сделать?
Нико до боли стиснул зубы.
— Держитесь от меня подальше.
— Держитесь… — от обиды ее глаза наполнились слезами. — Что?
— Проклятие! — он порывисто прижал Кетлин к себе и впился в нее губами. Язык ворвался в ее горячий, мягкий рот; в Нико вспыхнула почти сводящая с ума страсть.
Мысли путались у него в голове: упасть с ней на пол, раздеться, слить их тела воедино и наконец-то познать ее всю… Безумная, безумная идея! И место неподходящее, и время, и только не с ней… Но, Боже, как он хотел ее! От легкого дразнящего покусывания языка Кетлин застонала, уже не сдерживаясь. Он крепко прижимал ее к себе, словно хотел раствориться в ней. От этой мысли девушку бросило в дрожь, но даже если и существовала причина, по которой она должна была сопротивляться ему, для этого просто не осталось сил.
Нико проник обеими руками под шорты и шелковые трусики Кетлин, почувствовав округлые контуры ее тела. Это прикосновение на миг удовлетворило его, но только на миг. Все в нем требовало погрузиться в ее глубины и утолить пожиравшую его страсть. Не выпуская Кетлин из рук, он приподнял ее к своим бедрам и еще крепче прижал к себе, чтобы она могла ощутить силу его желания. Нико чуть не потерял сознание, когда Кетлин крепко обвила его ногами.
Свежий аромат дождя, врывающийся в открытое окно, смешивался с запахом их возбужденной плоти. Они сжимали друг друга в объятиях, а в них бушевало пламя.
У Кетлин было такое ощущение, будто она балансирует над пропастью, и это делало ее беспомощной. Желание же Нико все возрастало, и от его уверенности силы вернулись к ней.
Неуверенность. Уверенность. Беспомощность. Сила.
Что ж… Кетлин не могла позволить ему уйти, не утолив все возраставшее в ней желание. Они опустились на пол.
— Кетлин, Кетлин, ты там, наверху? — неожиданно раздался голос Рамоны.
Нико замер и тихо выругался. И прежде чем Кетлин успела возразить, поставил ее на ноги и почти силой оторвал ее руку от своей шеи.
— Кетлин?
— Да? — ответила Кетлин, но голос прозвучал слишком тихо, чтобы Рамона могла услышать его, так как стояла внизу у лестницы, ведущей на чердак.
— Кетлин?
— Ответьте же ей, черт побери! — резким шепотом приказал Нико, вернув ее к действительности.
Кетлин откашлялась и крикнула:
— Что случилось, Рамона?
— Приехал Конрад Гилберт.
— Скажи ему, пусть располагается, я спущусь через несколько минут.
— Хорошо, — после небольшой паузы Рамона спросила. — С тобой все в порядке?
Кетлин наклонила голову и потерла висок.
— Все в порядке. Я скоро приду.
Когда шаги Рамоны затихли, на чердаке слышалось только их возбужденное дыхание. Кетлин кожей чувствовала жар, исходивший от тела Нико, и уже была не в силах выносить затянувшееся молчание. И хотя глаза ее говорили красноречивее всяких слов, она произнесла:
— Я скажу Конраду, что не смогу с ним сегодня встретиться, Нико. Я…
— Нет.
— Но…
Он крепко стиснул зубы, осознав, наконец, как близок был к дороге, ведущей в ад.
— Я уже говорил раньше и повторяю теперь: держитесь от меня подальше.
— О чем ты говоришь? Между нами сейчас такое произошло…
— Такое, чего нельзя допустить, — его лицо превратилось в суровую маску. — Держись от меня подальше, Кетлин, а я постараюсь не подходить к тебе, — он повернулся и гордо ушел.
Кетлин закусила губу и крепко обхватила себя руками. Она стояла опустошенная, понимая, что ей трудно будет думать, вспоминать о том, что только что произошло. Прошло довольно много времени, но облегчение не приходило.
Наконец, медленно, почти автоматически двигаясь, Кетлин принялась за поиски стула. Увидев сундук, она на минуту замерла, щеколда на нем была закрыта не полностью.
— Странно, — вслух пробормотала Кетлин, — я думала, что все сундуки заперты.
Следующие несколько дней Кетлин провела как во сне. Она быстро решала все возникающие проблемы. На другое утро, после сцены на чердаке, обнаружив, что в одной из спален наклеены не те обои, миссис Деверелл, к ужасу большинства рабочих, приказала ободрать их. Маляру, красившему стены главной гостиной в персиковой цвет, она сказала, что эта краска слишком насыщенная, и объяснила, что период Нового искусства характеризуется богатыми, но приглушенными тонами, и ей хочется видеть более светлый оттенок. Там, где дело касалось Суонси, Кетлин оставалась непреклонной.
