Галина Емельянова - Ангел Любви (Сборник)
Это была она и не она. Его Варя любила не его. Страдала не за него и не с ним пила отравленное вино. Но боль от утраты любимой была настолько реальной, что он не смог выйти с цветами на заключительный поклон.
И они, как два придурка, пошли в гримерку. Там было еще две актрисы.
— Варя, ты суперски играла премьеру, — загрохотал с порога Антонов.
Сергей прятался за ее широкой спиной с корзиной роз.
— Антонов, где цветы?
— Варя целая корзина роз и мальчик курьер, — Лева подтолкнул друга вперед.
— Спасибо месиры, королева довольна, — опять чужим голосом, уже слышанным им в зале, заговорила Варя. — Сожалею у нас банкет для узкого круга, всего хорошего господа.
Сергей поставил корзину на столик, и резко развернувшись, вышел вон. Антонов побежал за ним.
На банкете Варя, пробыла недолго и поехала к Риме.
Объятья. Поцелуи в ухо.
— Ах, Варенька похудела, похорошела, ну как премьера, Яковлев говорит прекрасно. А мне афишу, ну ту со мной подарили. Ну ничего, вот вернусь месяца через три. Дети такое утомительное занятие.
— Ну, а я уйду в декрет.
— Да что ты, какая прелесть. И правильно в наши 32 (а самой 44) надо рожать. И мой Яковлев наконец — то счастлив.
Варя совершенно опустошенная возвращалась домой во втором часу ночи. У ее двери сидели на ступеньках Лева и Сергей. Она слегка покачнулась и они оба кинулись к ней.
— Зачем ты так много пила? — спросил он.
— Да я пила.
— Банкет закончился уже час назад, где ты была?
— Ребята спокойнее, спокойнее, сейчас зайдем, попьем чай.
— Я была у Яковлевых.
— А может у Яковлева в кабинете?
— Ну конечно, а каким местом я еще могла заработать себе роль.
— Ребята, вы совсем офанарели что ли.
Но Сергей уже бежал вниз по ступенькам.
— Чая не будет. — Лева помог открыть ей дверь, но она его не пустила. Он подождал и все равно позвонил, вот ведь гад какой.
Сергей с порога обнял ее и очень точно сходу поцеловал в губы.
— Тренировался?
— Всю жизнь!
Они стояли обнявшись. От такого любимого раньше запаха его духов Варю неудержимо тошнило.
— Ну, зачем, ты так пила — он умыл ее своей широкой ладонью сначала лицо, потом шею и стал спускаться рукой ниже.
Варя так боялась, что новый приступ токсикоза отпугнет его. Ведь он то уверен, что она пьяна.
Он уже обнажил ее опухшие и твердые груди и пытался их поцеловать. Но стон, нет не наслаждения, а боли остановил его. Он заглянул ей в глаза, в них были слезы. И он долго и так пристально смотрел, что Варя начала краснеть от смущения, вся до самой макушки.
— Любимая, скажи это то что я подумал, да?
— Да, что да?
— Что ты, мы беременны?
— Да мы беременны — засмеялась она.
— Ты, чудо, любовь моя, чудо …
Та, которая ждет
Он всегда звонил по телефону перед приездом, и едва успевал поднести руку к звонку, как всякий раз происходило необъяснимое чудо: дверь открывалась еще до звонка и ему навстречу сияли, эти по-детски распахнутые глаза. Эти руки на шее, горячее тело, доверчиво прижавшееся к тебе.
Ты — центр мироздания.
Он забывал, сколько ему лет, сколько дней Она без него. Она заводила старенький советский будильник, и они любили друг друга.
Говорили между ласками о его концертах, и о его новых, теперь уже дисках. О его детях, его маме, и снова о гастролях.
Были времена, когда Она тайком давала ему деньги, пряча их в задний кармашек брюк.
А теперь Он, оставлял: то в ванной, на полочке, то на подоконнике, между цветочных горшков, коробочки с турецкими побрякушками.
Они редко виделись, чтобы мужчина мог помнить эти мелочи. И очень удивлялся, когда женщина смущенно напоминала ему, что браслет, так заставивший его душу, стонать от подозрений, подарен им.
У него все меньше волос на голове, и седая, когда-то рыжая, борода.
У нее уже не проходящие морщинки в уголках глаз, обмякшие груди, губы.
Они начинали целоваться прямо с порога, словно боясь потерять хоть мгновение встречи. С годами поцелуи, как хорошее вино, так же кружили голову, вот только желание разгоралось так медленно, что появлялся страх и стыд: а вдруг, не пожалеет, не простит.
Он возвращался после долгой разлуки, Она ждала. Для кого-то в этом большом городе — ролевые игры, а для них двоих, жизнь.
— Сними рубашку и майку, пахнет, — она помогала ему дрожащими пальцами, расстегивать пуговки.
— Да ерунда, в костюмерной их дюжина висит.
— Я быстро постираю, потом выглажу.
— Ну не беспокойся, — он боялся разомкнуть объятья.
— Нет, я все таки постираю, и выглажу, — наконец-то рубашка падала ей в руки.
Он присаживался на кровать и, обняв ее колени, пытался удержать. — Да ну ее, вон же в шкафу сколько висит.
— А помнишь, как пять лет назад? Она заметила, что это не та рубашка, что ты одевал утром. Тогда она все рубашки выбросила, и купила новые. Отдохни с дороги.
Он покорно позволял себя уложить и укрыть одеялом.
Женщина уходила с его рубашкой, куда-то вглубь квартиры.
— Приготовить, что-нибудь вкусненькое?
— Ты ведь знаешь, я перед концертом не ем.
— Мне приятно, просто готовить для тебя.
Она что-то осторожно делала на кухне, иногда роняя какие-то мелочи, и тут же шепотом себя ругая.
Он устало закрыл глаза и закинул руки за голову.
— Я отнял у тебя жизнь.
Слова сорвались с губ, хотя ему казалось, что он проговорил это во сне.
— Ты подарил мне Любовь, — она присела на краешек кровати, от нее пахло теплом кухни и ароматом ванили.
— Да, что там рубашка, — неожиданно вернулся мужчина к прерванному разговору. — Вот однажды, я твой волос на рукаве утащил. Весь концерт, смотрел на него с любовью, словно ты на концерте со мной. Потом спрятал его в карман жилетки, он там до сих пор лежит. Я точно знаю.
Он только слукавил в одном: ее волос лежал вместе с тюбиком нитроглицерина.
А Она промолчала, что сидит на каждом его концерте, рыдая в душе, в такт гитарным струнам.
Он тяжело дышал, но превозмогая огненную боль в груди, целовал: и эти мокрые завитки волос на висках, и порозовевшее от недавней любви ушко, и трепетную жилку в изгибе шеи.
Рубашка приятно согревала кожу после прохладного душа. Женщина повязывала ему галстук.
— Ну зачем ты, — она не договорила и поцеловала его куда-то в бороду.
— Ты же знаешь, я не для себя, для твоего здоровья.
— Глупости, ничего мне такого не надо, — но опровергая свои слова, прильнула к нему, одаривая, сладостной негой.
— Иди, долгие проводы горькие слезы.
