Нина Стожкова - Наживка для фотографа
— Лен, а что ты делаешь сегодня? — спросил Антон, напустив на себя безразличный вид.
Ленка почему-то вздрогнула и покраснела. Так умеют краснеть только рыжие — краска залила не только ее лицо, но и шею, а веснушки сделались почти незаметны. Желтые глаза на минуту радостно блеснули, но тут же потухли.
— Извини, сегодня не смогу, есть одно дельце, — равнодушно сказала она.
Антон обомлел: получить отказ от Ленки — это было как-то… неожиданно. Ему казалось, он ей нравится. Юноша оскорбленно замолчал и с глуповатым видом принялся нажимать кнопки в мобильнике. Мол, не получилось, и ладно, как-нибудь переживем. Главное, была бы честь предложена.
— И чем же ты сегодня так занята? — спросил он равнодушно.
— Надо кое-что поснимать на ипподроме, шеф дал срочное задание, — ответила она. И внезапно добавила: — Не привыкла быть запасной. Даже если в основном составе такая красивая девушка, как твоя Леля. У меня, Тош, уже был печальный опыт «девушки на три дня». Это не для меня, Смирнов. Извини.
И Ленка, стараясь держать спину как можно прямее, вышла из комнаты.
Чем ближе Лиза и Федор подходили к ипподрому, тем больше волновалась девушка. Возле проходной ее ладони сделались влажными, ноздри стали подрагивать, как у норовистой лошадки, а стройные ноги, затянутые в джинсы, сбивались с шага на мелкую рысцу. Федор чувствовал, что нервы у подруги на пределе, и добродушно басил, отвлекая анекдотами от излишних волнений. Но все было напрасно. Азарт был у Лизы в крови, кровь играла, рождая где-то в районе живота слабое покалывание, а к горлу то и дело подступала легкая тошнота. Лизе как будто передалось волнение ее чистокровной гнедой кобылы Красотки. Та тоже в эти секунды переминалась на тонких ногах в полумраке конюшни, и атласные бока ее все чаще вздымались от нараставшего возбуждения. По суете вокруг кобыла догадывалась: скоро ее выведут на свет божий, где, вдохнув сотни волнующих запахов, изо всех своих лошадиных сил полетит она наконец по скаковой дорожке, посыпанной мягким песком, радуясь стремительному бегу, ради которого ее сотворила природа. А еще будет единение с хрупкой всадницей, краткий полет над препятствиями, которые только раззадорят обеих, и, наконец, усталое возвращение к полной кормушке в родной полумрак конюшни.
— Эх, люблю этот буржуйский спорт! — пробасил Федор. — Аромат навоза, лошадиной амуниции, ездовых сапог и французских духов… как вдохнешь все это, сразу понимаешь: жизнь удалась!
Федор мог ерничать сколько угодно, однако деревенские, густые запахи ипподрома, стук копыт по дорожкам и конское ржание — все, что неизменно кружило голову его подруге, пьянило и его. Федор вертел головой направо и налево, рассматривал конюшни, левады, где бегали красивые, отработавшие сегодня лошади, кони-качалки, в которых наездники выезжают на большой круг ипподрома, и внезапно тоже почувствовал странное волнение. Он даже на миг представил себя на месте Лизы — правда, не всадником (подходящий скакун для него вряд ли бы нашелся), а жокеем на беговой дорожке. Тем, что сидит, широко растопырив ноги, в легком коне-качалке и лихо правит резвым орловцем или американцем. Но, отогнав грезы, вновь почтительно зашагал рядом с подругой, приноравливая свой широкий шаг к ее мелкой стремительной рысце.
— Лизок, можно с тобой? — наконец решился он подать голос, когда подруга свернула налево, к одной из конюшен.
Лишь теперь, словно очнувшись, девушка наконец заметила спутника.
«Антон бы не спрашивал, — подумала Лиза, — он готов быть рядом с Лелей всегда, любой ценой. Боится оставить ее на пять минут. Глупый! Она-то его совсем не ценит». Однако вслух Лиза сказала другое:
— Нет, Федь, сегодня нельзя, надо еще переодеться, оседлать Красотку, мысленно пройти дистанцию, старт ведь совсем скоро. И вообще, туда нынче посторонних не пускают. Может, до конюшен дошли слухи о черном тотализаторе? Говорят, он в академии процветает. Вот и перестраховываются. Боятся, вдруг ты уже на другую лошадь ставку сделал и захочешь моей навредить. Короче, шагай-ка ты, Феденька, на трибуны. Ищи местечко на центральной, рядом с полосатой колонной, а я, обещаю, буду на тебя посматривать. Перед стартом дам знак. А ты внимательно следи за скачкой, потом подробно расскажешь, что и как было. А когда все закончится, встретимся у киоска с мороженым. Эх, везло же Анне Карениной! Она ведь только наблюдала за скачкой, а я все должна сделать сама…
— М-да, эмансипация все ставит с ног на голову. Феминизм, елки-палки! — добродушно расхохотался Федя. — Гляди-ка: полно мужиков на трибунах. Чинно так пепси посасывают, за своих чумовых всадниц болеют. Между прочим, я бы гораздо меньше нервничал, если бы сам сегодня скакал на Красотке. Так что, Лизок, имей в виду, я непременно выдам себя. Ну, в смысле, за кого болею. Прям как Анна Каренина. Короче, буду орать во все горло. Хорошо, что у меня жены пока нет, а то вышла бы сцена из романа в перевернутом виде. Она бы мне, как старик Каренин: «Я опять настоятельно предлагаю вам руку». А я: «Нет, дудки, остаюсь болеть за Лизу». Ну ладно, шучу, какая там жена в мои-то годы. Иди готовься! А вообще-то ты фантазерка, Лизок, — вдруг сказал Федор с нежностью, — начиталась детективов Дика Фрэнсиса о лошадях, вот тебе и мерещится. Какие еще ставки плюс интриги? Обычные любительские скачки. Развлекуха для студентов и головная боль для профи, которые вам помогают. Самое страшное, что может сегодня с тобой случиться, — неуд в зачетке. Однако, нюхом чую, ты придешь первой. Других таких безбашенных девчонок в вашей академии просто нет.
И Федя, наклонившись, громко чмокнув Лизу в щеку, неспешно поплелся на трибуны, махнув подруге огромной пятерней баскетболиста.
Затянутая в форму всадницы — белые лосины, темно-синий сюртук с блестящими пуговицами и высокие узкие сапоги со шпорами, — Лиза вошла в темноту денника с приготовленным сухарем в руке. Красотка заволновалась, зафыркала, потянулась к ней теплыми губами, а потом залезла в карман, ища там сахар.
— Ну-ну, успокойся, моя девочка, — похлопала ее Лиза по изогнутой шее, — все будет хорошо.
Она провела рукой по спине Красотки, проверяя, как конюх почистил ее, смахнула щеткой с боков лошади редкие опилки, прошлась разок по жесткой гриве, застегнула на ногах кобылы защитные краги, чтобы та не повредила кожу во время прыжков. Потом Лиза вложила в теплый рот животного железный трензель, поправила оголовье и привычно оседлала кобылу. Упираясь изо всех сил коленом в атласный лошадиный живот, она как можно туже подтянула подпруги и проверила стремена. Лиза, которую родные считали взбалмошной, несобранной и легкомысленной, всегда готовилась к верховой езде как к самому главному делу своей жизни.
