Кара Уилсон - От судьбы не уйдешь
— Зачем вы сделали это? Они никогда не… Что я скажу Джонни?
— Я уже говорил вам. Скажите ему правду.
— Ну уж нет, — только и ответила она, по-прежнему глядя на дом. — Ну уж нет!
Майкл всей душой хотел понять ее. Вот Энди — тот бы сумел вытянуть из Мэдж все секреты, лишь заглянув ей в глаза. Но Энди был одним из лучших консультантов, когда-либо работавших в ветеранском центре. Он избавил тысячи участников корейской войны от их кошмарных снов и ужасных реакций. Энди был почти ясновидящим, он мог поставить диагноз по запаху пота человека.
— Вы… э… не возражаете остаться до завтра? — спросила она виноватым голосом.
— Буду счастлив, — просто ответил он.
Мэдж ничего не сказала, только кивнула и направилась к дому, где ждали дети и Персик. А Майкл, чувствуя себя пятым колесом в телеге, поплелся следом.
— Спасибо вам, — сказала она, не оборачиваясь к нему, когда они подошли к двери.
— На здоровье, — искренне ответил он.
Обед прошел спокойно, Майкл заметил, что Джонни ерзает и старается не смотреть ему в лицо. Ну и ладно. Спасибо, хоть не стал возобновлять разговор о курсах офицеров запаса. Джесс непрерывно болтала и хихикала, как будто ей одной приходилось поддерживать беседу. Мэдж, все еще бледная и напряженная, натянуто улыбалась дочери и изредка подавала реплики, звучащие невпопад.
Они говорили о школе, о восстановлении исторических зданий, о спорте. Персик, сидящий рядом с Майклом, молчал, искоса наблюдая за ним. Его вклад в беседу ограничивался несколькими односложными ответами. Но ел он с аппетитом. Прежде чем встать из-за стола, тщательно подобрал остатки соуса кусочком хлеба.
— Неплохо, — проворчал он, отодвигая тарелку. За весь обед Персик ни разу не заговорил с Майклом, не проронил ни слова, но вышел с таким видом, будто все уже сказано, что несколько смутило Майкла. Поэтому, когда убрали посуду и дети начали обсуждать с матерью свои насущные проблемы, он вышел в туманную ночную мглу и постучался в дверь коттеджа Персика.
Ни силой, ни ростом Майкл обделен не был. Но по сравнению с чернокожим гигантом, открывшим дверь, он почувствовал себя коротышкой.
— Надо поговорить, — сказал Майкл.
Видимо, его хорошо поняли. Персик приоткрыл дверь пошире и отступил, пропуская гостя.
Двухкомнатный домик был обставлен очень просто. Широкая голубая тахта, голубые занавески, ваза с полевыми цветами на старомодном камине. Библия на столике и маленький приемник на полке. На стене — акварели и пара рисунков в самодельных рамках.
Майкл обратил внимание на портрет самого Персика, сделанный углем на ватмане. Просто, строго и сильно.
— Кто рисовал? — спросил он.
— Мальчик. — В хрипловатом голосе Персика явно прозвучала нотка гордости.
— Джонни? — уточнил Майкл.
Персик кивнул.
— У вас с ним проблемы? — поинтересовался он.
Майкл оставил его вопрос без ответа и еще раз осмотрел картины.
— Это тоже все он?
— Он.
Майкл покачал головой.
— Я вам завидую.
Персик, видимо, понимал его. Майкла не смущал грозный вид хозяина. Такие ребята были и у него в отряде. Молчаливые богатыри, они на все имели свою точку зрения, но за правду стояли горой. Майкл знал, как с ними общаться.
— Я могу помочь ей, — без обиняков сказал он, зная, что Персик уважает краткость.
— А кто просит?
Они стояли в маленькой комнате, присматриваясь и примериваясь друг к другу, словно соперники, готовые к схватке.
— Она сказала, что вы сидели в Рейфорде. — Майкл не ожидал ответа. — Вы имели там дело с ветеранами?
— А что?
— Вы слышали, как они кричат по ночам? Видели, как они прячутся по углам и взрываются без предупреждения? Они держатся друг за друга и говорят вам, что вы ничего не понимаете, потому что не были там.
И опять в глазах Персика он увидел понимание.
— Она рассказывала вам о Корее? — задал новый вопрос Майкл.
Персик пожал плечами.
— Говорила, что была медсестрой, и это, мол, совсем не то. Не хотела обсуждать.
Майкл покачал головой.
— Она все еще просыпается с криком, вот как.
Персик знал. Но он был слишком предан хозяйке, чтобы признать это.
— И я тоже, — сказал Майкл. — Я знаю, каково ей приходится, и хочу помочь ей.
— Почему?
— Потому что она спасла мне жизнь.
Недоверчивый взгляд Персика не смутил его.
Майкл молча вытащил рубашку из джинсов, расстегнул ее и обнажил страшные шрамы на груди и животе.
— Она спасла мне жизнь, — повторил он, и на этот раз Персик поверил. — Я должен попробовать, — продолжал он, застегивая рубашку. — Я уже говорил с друзьями, которые могут оказать более действенную помощь, чем я, если она позволит. Но то, что можно, я хочу сделать здесь.
— А она просила?
Майкл шумно вздохнул.
— В этом очень трудно признаваться.
Мало кто может понять, что с ним происходит. Многие думают, что люди, переживающие такие невзгоды, — трусы, неженки, плаксы. Да вы сами знаете, как трудно от этого избавиться. Надо забыть все, что было. Иначе ничего не выйдет.
Персик немного смягчился, на его губах мелькнула мрачная улыбка.
— М-да.
— А кроме того, — продолжал Майкл, — это очень сложно. Особенно если вы двадцать лет притворялись, что ничего особенного не происходит.
— Что вы хотите от меня?
— Чтобы вы понимали. Вы ее друг. Будьте им и дальше.
Некоторое время они молчали. Лицо Персика было твердым и невозмутимым, как всегда.
— Ее дети, — сказал он наконец. — Она отдает им все свои силы. И не сделает ничего, что могло бы им повредить.
— У меня у самого дочка, — вздохнул Майкл.
И Персик кивнул. Это был его ответ. Его обязательство. Его обещание.
Через несколько минут Майкл уже шел обратно сквозь ночь. Деревья шелестели, звезды тускло посверкивали в туманном небе. Из дома доносились приглушенные голоса. Голоса людей, которых ему еще предстоит понять. Майкл глубоко вздохнул и полез за сигаретой. Ему еще многое предстоит сделать в этом доме.
Она стояла в дверях отделения интенсивной терапии со стетоскопом в руке, ожидая нового поступления. Кто-то что-то сказал, она засмеялась и подумала, что новые поступления всегда попадают на пересменок.
Раненых привезли среди ночи, как она и ожидала. Почти мальчишки, со слишком нежными глазами и слишком юными лицами, с голосами, которые могли лишать сна и разбивать надежды. Джимми не было с ними. Но без него было еще хуже.
Она первая услышала их. Тяжелые, гулкие шаги, столь неуместные в этой опрятной комнате. Она почуяла запах крови, грязи и дыма — запах беды. По коже у нее забегали мурашки.
