Виталий Ковалёв - Любовь, любовь, любовь...
А ведь… я тебя больше никогда не увижу…
Под звёздами
В больнице я лежу у самого окна. Теперь ночь, в палате темно, а за окном — чёрное небо и звёзды. Я почти засыпаю, как вдруг на соседней койке больной начинает кричать:
— Гоните их! Кто их сюда напустил!» Он спрыгивает с койки, бегает по палате, включает свет. — Коты! Вся комната в котах!
Ну вот, этого ещё не хватало! И что он делает в нейрохирургии? Хотя, видать по голове получил. Полночи он гонял котов. Я даже привык под конец, и заснул под утро.
А утром увидел, что он сидит на койке, скрестив ноги, как йог, и рисует в альбоме. О! Он ещё и художник! Судя по всему, рисует соседа напротив. Заглянул в его альбом… На листе я увидел голову Христа в терновом венце!
Сегодня я в больнице второй день Я так полюбил засыпать, глядя на звёзды! Сосед по койке по-прежнему не даёт всем спать, этой ночью он гоняет больших пауков… Поднимаюсь в темноте, держась за койки, прохожу через палату. В длинном коридоре, освещённом голубоватым ночным светом, никого нет.
Рядом со мной распахивается дверь, и в коридор выбегает девушка лет восемнадцати, с перевязанной головой. Лицо её очень бледное, с яркими веснушками, а тёмные, горячие глаза — в слезах.
— Я хочу домой! Пустите меня домой! — плачет она, пробегая мимо меня. Медсестры берут её под руки и ведут назад в палату. Одну из сестёр я уже хорошо знаю, она мне тихо говорит:
— Бедная! Она после автокатастрофы. Погибли отец, мать и её жених! Ей ничего не говорят…
Из палаты слышу приглушённый подушкой плач девушки и её шёпот: «Хочу домой! Пустите! Что же вы делаете!»
Выйдя следующей ночью из палаты, я увидел на длинном диванчике в самом конце коридора ту девушку с перевязанной головой. Она выходит только по ночам. Склонившись над коленями, она была чем-то занята.
Даже когда я подошёл к диванчику, она не взглянула на меня, а только продолжала судорожно теребить носовой платок, словно искала в нём что-то. Я сел рядом. В коридоре была полная тишина.
— Хочешь? — спросил я, протягивая ей яблоко.
Она дёрнулась от меня, словно я поднёс к ней змею, и ударила по руке. Яблоко покатилось по полу. Девушка закрыла лицо платком и, всхлипывая, затопала ногами.
В тёмной палате, усаживаясь на койку, я заметил, что художник не спит.
— Я понял, кто ты! — прошептал он.
— Ну и кто я?
— Следишь за мной! Ты и здесь меня нашёл! Ну, подожди! Только засни!..
Я лежал, глядя в окно. Да, не засну я с таким соседом. Снова я поднимаюсь, беру плеер и книгу. Пойду почитаю на диване.
Дверь в палату девушки была открыта, горел свет, я увидел у большого окна две кровати с подушками голова к голове. Она лежала неподвижно на одной из кроватей спиной ко мне.
Я вошёл и сел на свободную койку. Услышав скрип, она подняла голову, посмотрела на меня и снова легла, ещё больше сжавшись в калачик.
Я лёг поверх одеяла и стал читать. Каждый раз, когда я переворачивал страницу, она чуть шевелилась и вздыхала.
— Что ты читаешь? — прошептала она еле слышно.
Я не ожидал от неё вопроса и решил, что мне показалось, но она повторила вопрос.
— Хорошая книга, — ответил я и, чуть помолчав, добавил, — японец написал, хочешь, почитаю?
Девушка ничего не ответила и даже не шелохнулась.
— Вот послушай, — продолжил я, — здесь радиодиджей ведёт ночную передачу. Передачи у него очень дурацкие, такая уж у него программа, но однажды… он не выдержал и заговорил в эфире вот так… И я стал читать:
«Привет, как дела? Говорит радио "Эн-И-Би", программа "Попс по заявкам". Снова пришел субботний вечер. Два часа — и уйма отличной музыки. Кстати, лето вот-вот кончится. Как оно вам? Хорошо вы его провели?
Сегодня, перед тем, как поставить первую пластинку, я познакомлю вас с одним письмом, которое мы недавно получили. Зачитываю.
"Здравствуйте.
Я каждую неделю с удовольствием слушаю вашу передачу. Мне даже не верится, что
осенью исполнится три года моей больничной жизни. Время и вправду летит быстро. Конечно, из окна моей кондиционированной палаты мне мало что видно, и смена времен года для меня не имеет особого значения — но когда уходит один сезон и приходит другой, мое сердце радостно бьется. Мне семнадцать лет, а я не могу ни читать, ни смотреть телевизор, ни гулять — не могу даже перевернуться в своей кровати. Так я провела три года. Письмо это пишет за меня моя старшая сестра, которая все время рядом. Чтобы ухаживать за мной, она бросила университет. Конечно, я очень ей благодарна. За три года, проведенных в постели, я поняла одну вещь: даже в самой жалкой ситуации можно чему-то научиться. Именно поэтому стоит жить дальше — хотя бы понемножку.
Моя болезнь — это болезнь спинного мозга. Ужасно тяжелая. Правда, есть вероятность выздоровления. Три процента… Такова статистика выздоровлений при подобных болезнях — мне сказал это мой доктор, замечательный человек. Временами, когда я думаю, что никогда не выздоровлю, мне становится очень страшно. Так страшно, что хочется звать на помощь. Пролежать всю жизнь камнем в кровати, глядя в потолок, — без чтения, без прогулок на воздухе, без любви — пролежать так десятки лет, состариться здесь и тихо умереть — это невыносимо. Иногда я просыпаюсь среди ночи и будто слышу, как тает мой позвоночник. А может, он и в самом деле тает?
Но хватит о грустном. Как мне по сотне раз в день советует моя сестра, я буду стараться думать только о хорошем. А ночью постараюсь спать как следует. Потому что плохие мысли обычно лезут мне в голову ночью.
Из окна больницы виден порт. Я представляю, что каждое утро встаю с кровати, иду к порту и всей грудью вдыхаю запах моря… Если бы я смогла это сделать — хотя бы раз, мне хватило бы одного раза — то я, может быть, поняла бы, почему мир так устроен. Мне так кажется. А если бы я хоть чуть-чуть это поняла — то, возможно, смогла бы терпеть свою неподвижность хоть до самой смерти.
До свидания. Всего доброго."
Без подписи.
Я получил это письмо вчера в четвертом часу. Прочитал его в нашем буфете, пока пил кофе. А вечером, после работы, пошел в порт и посмотрел оттуда в сторону гор. Раз из твоей больницы виден порт, то значит, и из порта должна быть видна твоя больница, правильно? И в самом деле, я увидел множество огоньков. Конечно, было непонятно, который из них горит в твоей палате. Одни огоньки горели в небогатых домах, другие — в роскошных особняках. Светились также огоньки в гостиницах, в школах, в конторах… Я подумал: как много самых разных людей! Такое чувство посетило меня впервые. И когда я об этом подумал, у меня вдруг выкатилась слеза. А ведь я очень давно не плакал. Не то, чтобы я плакал из сочувствия к тебе, нет. Я хочу сказать кое-что другое. И скажу это только один раз, так что слушай хорошенько.
