Эллен Чейз - Тайна радости
— И ты чувствуешь страшную неудовлетворенность.
Она заинтересованно посмотрела на него.
— По твоему голосу можно подумать, что тебе знакомо это чувство.
— Годами ты училась угадывать, что другие ждут от тебя, — продолжал Трэвис. — И стремилась быть такой, какой им хотелось тебя видеть. Постепенно ты начала терять самое себя, но не дождалась ни малейшей отдачи.
— Жалкое положение, — согласилась она, сделав паузу, чтобы глотнуть прохладного лимонада. — Все время приходится жить по установленным правилам, держать себя в рамках, и никакого удовлетворения — неважно, сколько разных премий ты получила. — Кейси встряхнула головой, как бы отмахиваясь от назойливых мыслей, и предложила тост. — Мы живем лишь однажды. Давай же получать от жизни все, что можно от нее получить.
Трэвис рассмеялся, поднял бокал и чокнулся с ней.
— Итак, ты решительно настроена побороть все шаблонные мелочные привычки и начать жизнь сначала!
— Я просто решила бросить бессмысленную жизнь. Хочется жить без лжи и масок. Не знаю, как ты, но я стремлюсь быть самой собой.
— А какой же ты себя видишь? — заинтересованно спросил Трэвис, отставив свою тарелку и посмотрев на покрасневшее нежное лицо Кейси.
— Гм, ты первый человек, который спрашивает меня об этом.
Она вытянулась в кресле и положила длинные ноги на деревянные перила балкона.
— Ну, доктор Фрейд, — весело воскликнула она, — если вы собираетесь играть честно, я составлю вам компанию!
— Почему бы нет? — усмехнулся Трэвис.
Кейси молча смотрела на огненное небо и темные воды залива, сверкающие миллионом бриллиантов, разбросанных лучами заходящего солнца. Когда она заговорила, голос ее звучал приглушенно и спокойно.
— Настоящая Кейси Рейнольдс любит омары и вареные креветки, белое вино и божественные кусочки мороженого, твидовые юбки и шорты, вечерние шелковые платья, сережки в форме колец. Она любит пудриться детской пудрой и красить губы помадой, даже если подметает пол.
Она замолчала и затем рассмеялась. Ее смех напоминал смех счастливого ребенка, впервые в жизни увидевшего бабочку.
— Я люблю читать самые чудовищные таинственные истории в мрачные страшные ночи, когда только одна тусклая лампочка освещает страницы. Люблю этот пляж и могу часами наблюдать за приливом и отливом, за проделками пеликанов. Еще я люблю оранжевый цвет! — Кейси повернулась и сделала грациозный жест рукой в сторону Трэвиса. — Теперь твоя очередь исповедоваться.
В его низком голосе звучало раздумье.
— А я люблю язык в густом томатном соусе и шотландских горцев, пирог с сыром и твидовые рубашки, старые джинсы, теннисные кроссовки и смокинги в стиле короля Эдуарда, карманные часы, которые мне подарил отец, когда я закончил среднюю школу, и мой лосьон после бритья. Обожаю хорошую научную фантастику, морские рассказы и исторические романы. Как и ты, я люблю океан, но не могу есть никого, кто в нем живет. — Трэвис замялся немного, потом ласково взглянул на Кейси. — Мой любимый цвет изумрудно-зеленый — как цвет твоих глаз.
Он не мог оторвать взгляд от женственных изгибов ее тела.
— А что мы не любим? — спросил Трэвис, приглашая ее продолжить своеобразную игру.
Кейси неудачно развернулась в кресле и с глухим стуком свалилась на настил из красного дерева. Она яростно встряхнула головой.
— Я не хочу делать то, что я не люблю! Я злюсь, когда пишу статьи о том, что мне неинтересно, — это делает меня несчастной. Я не хочу в этот вечер… — Она поднялась с пола и, молча расправив складки своих кюлотов, принялась убирать со стола.
Трэвис собрал серебряные приборы и последовал за ней в кухню.
— Ты знаешь, в чем твоя самая большая проблема? — уверенно спросил он.
— В чем? — скучно спросила она, машинально поливая посуду мокрой чисткой и наблюдая, как та становится белоснежной под непрерывной струей горячей воды.
— Ты превращаешься в то, что латиноамериканцы называют "симпатико". То есть выражаешь себя в том, что пишешь, а потом опять возвращаешь все написанное в свою собственную жизнь.
Она на мгновение задумалась о его словах, затем живо повернулась к нему.
— А ведь ты абсолютно прав! Вот потому-то я и оставила "Приложение" и отказалась от репортерской беготни. Я сталкивалась с худшим в людях. Теперь я хочу найти что-то особенное, что есть в каждом, хочу научиться наслаждаться жизнью, видеть и хорошие ее стороны.
Трэвис опустил ножи в раковину.
— Но ты так проклинала добро, которое делаешь людям… Роман, который ты пишешь, кстати, тоже благо, но он может обернуться как успехом, так и неудачей. Что тогда ты намерена делать?
— Я перейду этот мост, если он встанет передо мной. — Кейси беззаботно пожала плечами. — Я всегда смогу устроиться клерком в какое-нибудь агентство, рекламирующее бытовой товар. — Она взяла пластмассовую бутыль с моющим средством и, сжав ее посредине, следила за потоком радужных брызг, стреляющих в воздух. — Если все провалится, я, возможно, пойду в армию. — Кейси рассмеялась ему в лицо. — Дяде Сэму любой пригоден!
— Пожалуйста, будь серьезной! — все, что смог на это ответить Трэвис, для убедительности хлопнув по столу ладонью. — Ты слишком хороший репортер, чтобы бросать свою карьеру! Если тебе нужна более высокая плата — ты ее получишь, как только группа Маршалла купит "Приложение".
— Деньги в данном случае ничего не значат, — раздраженно прервала она его. — Я не выношу трезвонящих телефонов, цейтнотов, канонады миллиона печатающих клавиш и не умею руководить этим делом. Я выиграла этот проклятый Пульцер за раскрытие темы детской проституции. Ребятишки под попечением образцового дедушки, жаждущего денег, превратились в отвратительных сексуальных роботов.
— Да… ты уж оставила его без дохода… — отметил он.
— Я помогала всем, кроме себя. — Кейси закашлялась и повернулась к раковине. Она взяла губку и стала тереть большую вилку для салата. — Ты знаешь, что такое интервью с жертвами изнасилования, злостными наркоманами и малолетними преступниками? Да у меня крыша поехала от услышанного! От всего этого я сама стала злой и жестокой. Мелочи выводили меня из себя. Я грубо обидела машинистку, которая не помогла мне заменить ленту, сломала кнопку на кофемолке и даже швырялась от злости свежими сэндвичами. — Она стала тщательнее мыть вилку. Голос ее звучал печально. — Потом я стала из-за пустяков впадать в истерику. Читая комиксы, я ревела. Уолтер Кронкайт сказал, что если я буду так реветь по любому поводу, то мои слезы смогут оросить Сахару!
Трэвис встал рядом с ней. Кейси вдруг доверчиво прислонилась к нему, чувствуя, что сила, исходящая от этого человека, поддержит ее уже иссякающие силы. Он взял полотенце и медленно вытер ей руки, затем развернул ее к себе лицом и ласково улыбнулся, глядя в ее повлажневшие глаза.
