Энн Саундерс - Круги судьбы
Старая служанка взглянула на Аниту:
— Но вы совсем англичанка! Ничуть не похожи…
— Я знаю. Совсем не похожа на Инез, — перебила ее Анита, не в силах сдерживаться. — Но я тем не менее, ее дочь.
Недоверие Пилар сменилось горячим восторгом, и, не зная, что делать — то ли промокнуть глаза краешком белого передника, отвесив Аните поклон, то ли прижать ее покрепче к своей обширной груди, она как-то ухитрилась сделать все сразу. И вот уже Анита идет за Пилар в прохладную прихожую; даже здесь слышится нежный звук текущей воды. Анита удивлялась этому, пока не заметила маленький домашний фонтанчик. Пилар остановилась, чтобы взглянуть на портрет испанца с темными печальными глазами и гордыми, застывшими чертами лица.
— Ваш дедушка, — сказала она Аните сдавленным от обуревавших ее чувств голосом.
Конечно, настроение Пилар не имело никакого отношения к портрету: она была тронута приходом Аниты, и Анита поняла, что ее собственное удивление не может сравниться с удивлением старой служанки. Это не те чувства, от которых можно избавиться в мгновение ока. Анита взглянула на портрет.
Портрет изображал человека, которому, наверное, еще только должно исполниться сорок, значит, он был сделан, когда дочь еще не вышла замуж, и все же на лице проглядывали и печаль, и разочарование. Значит, печаль вошла в его жизнь раньше предательства (что ж, другого слова не подобрать) матери Аниты. Этому человеку пришлось немало перестрадать, ведь он познал и горячие привязанности, и сильные страсти.
Анита остановилась, захваченная новой мыслью: Фелипе очень походил на ее дедушку на портрете. И, задумавшись над этим, Анита испытала шок. Конечно, многие испанцы выглядят похожими — черные глаза, бархатные брови, высокомерные лица. Оба мужчины были очень красивы, и между ними не могло не быть сходства. Тем более, что с прошлой ночи Фелипе неизменно занимал ее мысли и, пока Анита не взяла себя в руки, ей представлялось его лицо всюду, куда бы она ни посмотрела. Впервые в своей жизни она влюбилась. Ей хотелось снова и снова пережить каждое мгновение прошлой ночи, полюбоваться каждой драгоценной секундой. Но не сейчас. Не теперь.
Анита думала, что найдет здесь нежилой мертвый дом, потому что новый жилец не знает частностей жизни прежних хозяев. Но вместо этого встретила Пилар, женщину, которая знала и любила и мать Аниты, и ее дедушку, женщину, которая помнила их слабости и странности. Знала, отчего они смеялись и плакали, что их сердило, что расстраивало. Пилар была человеком сентиментальным, в чем можно было убедиться, только взглянув на ее лицо, и она не посчитала вопросы Аниты вмешательством в частную жизнь. И Аните вдруг показалось, что вилла скрывает какой-то секрет, наверное, потому, что ее мать не хотела возвращаться сюда. Теперь, увидев лицо дедушки на портрете, это нежелание матери показалось Аните еще более странным.
Да, он был человеком непоколебимых принципов, и в то же время ему были ведомы тепло и слабость плоти. Анита не могла бы объяснить, почему она так подумала: она просто знала это. Он был мужчиной, и грехи, вполне терпимые для представителей его собственного пола, оказались непростительными, когда грешницей стала его дочь. Плохо потерять один палец, но, в конце концов, у вас остается еще четыре. Настоящее бедствие — потерять всю руку. У дона Энрике была всего одна дочь. Величайшей печалью его жизни было то, что жена не родила ему сына. Так что во всем мире не нашлось бы такого принципа, который нельзя было поколебать ради единственной дочери. Он мог бы оставить ее при себе, послав к черту и принципы и сплетников.
Тихий вздох заставил Аниту глянуть на Пилар. На добром лице проступила печать какой-то обреченности.
— Пойдемте в зал. Там нам будет удобнее. Вы спросите меня обо всем, что хотите узнать.
Трудно было решить, с чего начать. Пропасть между поколениями, благодаря которой Пилар могла ответить на вопросы Аниты, не дала девушке задать личные вопросы.
Анита начала с человека, который по необъяснимой причине занимал ее мысли совсем недолго.
— Вы, наверное, знали моего отца. Пожалуйста, расскажите о нем. Они с мамой очень любили друг друга?
— Он был англичанин. Очень добрый. Она была совершенно очарована им. Но, наверное, вы это уже знаете. Разве ради него не отказалась она от дома, доброго имени и блестящей партии?
— О, Пилар! — воскликнула Анита, всплескивая руками. — Вы, как все, смотрите только на факты. Мне же нужны чувства. А потом, разве мама не взяла доброе имя отца? И разве их брак не был бы блистательным, если бы отец был жив? Мне надо знать, любила ли мама отца, или же он был просто меньшим из двух зол, потому что мама не переносила человека, за которого семья заставляла ее выходить замуж. Может быть, она просто бежала от жизни, которая ей не нравилась? Мне она давала полную свободу, и я все время думала, что это, наверное, оттого, что ее саму всячески стесняли и сдерживали.
— Стесняют и сдерживают птичку в клетке, — ответила Пилар. — Если откроешь клетку, птичка улетит. Но погибнет. С другой стороны, воробей рожден свободным. Он погибнет, если его держать в клетке.
— Пилар, вы очень мудрая. Я родилась на свободе, а мама еще нет. Наверное, она чувствовала ужасную беспомощность, когда умер отец. Почему же она не вернулась домой?
— Может быть, я чего-то не знаю. Но моя Инез была птичкой в позолоченной клетке. Ее никуда не пускали одну, как и всех благородных испанских девушек, потому что скандал в нашей стране — дело очень серьезное. Она никогда не сопротивлялась пристальному надзору или считала его не очень обременительным, насколько мне казалось, потому что понимала — это делается для ее же блага и родители пекутся только о ее счастье. Ее мать, ваша бабушка, родила только одного ребенка, вы же знаете.
Бабушка? А что за бабушка у нее была? О бабушке Анита вообще никогда не вспоминала. Всегда только о маме, отце и дедушке. Наверное, поэтому ей никогда и не удавалось сложить вместе все части этой истории — чего-то важного всегда недоставало.
Анита не умела быть ни крайне осторожной, ни лицемерной, но сейчас что-то подсказывало ей, что нужно непременно воспользоваться тем или другим. О хозяйке Пилар заговорила столь же ровным голосом, и только взгляд стал немного холоднее.
— А брак бабушки и дедушки? — неуверенно начала Анита.
— Все было по традиции, — отрезала Пилар. — И не отмахивайтесь от этого. Родители вправе употребить всю свою мудрость в таком деле.
— Мне бы показалось это слишком навязчивым, — сказала Анита, но так тихо, чтобы Пилар ее не услышала и не возмутилась. Испанка бы ее не поняла.
