Дженнифер Стоун - Мне суждено любить
— Ну вот, все съел.
Вынув бутылку изо рта малыша, он осторожно опустил его в вольер.
Они вместе направились в контору.
— Пора начинать утреннюю экскурсию, сегодня ты пойдешь вместе со мной.
— Хорошо, — покорно отозвалась Элис.
— Тебе предстоит многому научиться за короткое время.
— Я знаю. — Она внезапно остановилась. — Мне нужно поговорить с тобой, Берт.
— Ты хочешь что-то еще узнать о маленьком сиротке?
— Нет, мистер Бакстер, я хочу поговорить о себе, вернее, узнать насчет моего ночлега.
Глаза Берта опасно сверкнули.
— Опять все сначала!
— Ты сказал, что дашь мне время подумать, я подумала. Я хорошо подумала. И прошу тебя сегодня же поговорить с Зарой, если это возможно.
Берт взял ее за плечи и повернул лицом к себе.
— Ты все еще не рассталась со своей бредовой затеей?
— Называй, как знаешь.
— Но как еще это можно назвать? Спать в отдаленной хижине совершенно одной? Да там, чего случись, никого не дозовешься. Бред, Элис, и больше ничего.
— Пусть так, но это то, чего я хочу, — упрямо настаивала девушка.
— Но это же смешно, нелепо.
— Думай, что хочешь, Берт, но это мое твердое решение.
— Ты там будешь, как на необитаемом острове.
— Меня это не беспокоит.
— Ты действительно уверена, что не испугаешься?
Элис боялась признаться самой себе, что внутренний голос предательски нашептывает ей: «Откажись от безумной затеи». Но невозможно было отступать с полдороги, и, подавив внезапное сомнение, твердо, как только могла, она сказала:
— Совершенно уверена.
— Ты готова на все, лишь бы не находиться со мной под одной крышей?
Элис с трудом заставила себя встретить его взгляд. Теплота, которая смягчала черты, когда он кормил детеныша, исчезла. Взгляд был полон неумолимой суровости.
— Примерно так, Берт, и, пожалуйста, хватит об этом. — Бакстер молча смотрел на нее, и от этого взгляда ей стало не по себе. Изо всех сил стараясь оставаться хладнокровной, она повторила вопрос: — Так ты поговоришь сегодня с Зарой?
— Да. Когда увижу ее в госпитале. — Берт легко обнял Элис за плечи. — Пойдем, наша группа ждет нас.
Три джипа, с пятью или шестью пассажирами в каждом, были уже готовы покинуть лагерь. В каждой машине находились водитель и проводник. Это были мужчины, которые знали саванну досконально: читали следы на песке, по примятой траве могли безошибочно определить, какой зверь проходил здесь или, возможно, притаился где-то поблизости…
Они почти интуитивно знали, когда можно безопасно разгуливать по заповеднику, и чувствовали себя уверенно и легко, передавая свое настроение туристам.
Элис знала, что ей предстоит рассказывать о природных особенностях, знакомить с повадками животных и отвечать на вопросы. Мысль об этом немного пугала ее.
Для экскурсантов утро складывалось удачно. Почти сразу же после того, как они покинули лагерь и машина остановилась у запруды, показался жираф, который вышел, смешно расставляя ноги и вытянув неправдоподобно длинную шею. Он спокойно подошел к воде и стал пить. А чуть поодаль резвилось несколько слонов, поливая себя из хоботов.
Через минут двадцать Баб, сидевший за рулем, снова остановил джип. Берт указал на заросли тростника, где притаился гепард. Его окраска сливалась с травой, и заметить хищника можно было только хорошо натренированным глазом. Работа проводника была настоящим искусством.
Учась этому, Элис внимательно наблюдала за Бертом. Она была полностью захвачена тем, как он владеет своей профессией, излагая знания без малейшего налета педантизма и заставляя своих подопечных чувствовать себя в полной безопасности в открытом джипе. Даже самые нерешительные покидали машину и следовали за ним через буш.
К полудню все вернулись в лагерь. С террасы, накрывая ланч, Элис заметила, что джип Берта выехал за ворота и понесся в сторону города. Он поехал в госпиталь, подумала девушка и, закусив губу, смотрела вслед, пока машина не исчезла за горизонтом.
Берт вскоре вернулся, и Элис, войдя в контору, немного нерешительно спросила:
— Как Саймон?
— Лучше. Кризис миновал.
— Слава Богу.
Берт с нарочитым вниманием изучал счета на столе.
— Твоя заботливость могла бы радовать, не знай я, что ты в первую очередь думаешь о себе.
Элис вздрогнула.
— Почему ты говоришь так?
— А разве я не прав? Ты только ждешь не дождешься, как бы уехать отсюда.
— Ты всегда будешь думать обо мне так гадко?
— До тех пор, пока ты не дашь мне повода думать иначе.
— Ты не в состоянии просто предположить, что я беспокоюсь о Саймоне?
— Правда?
— Да, Берт, я беспокоюсь о нем и о Заре. Ты можешь не верить мне, я вижу, что не веришь, но они оба мне очень симпатичны. Должно быть, ужасно для бедной Зары видеть своего мужа в таком состоянии и понимать, что не можешь помочь.
Берт все еще был погружен в бумаги на столе.
— Да, это непросто для нее.
— Я так счастлива, что Саймону лучше.
— Я сказал, что он вышел из критического состояния, но до выздоровления еще очень далеко, Элис. И потребуется немало времени, прежде чем он сможет вернуться к работе.
— Я рада, что дело идет на поправку, и не спрашиваю, когда это произойдет.
Они смотрели друг на друга через стол, и, казалось, воздух между ними начинал накаляться от напряжения.
Спустя мгновение Берт сказал:
— Твои приятели не звонили тебе сегодня?
— Нет.
— Тебя это не удивляет?
— Не особенно. Клайд знает, что я всегда сама улаживаю свои дела.
— Похоже на то. — Он помедлил. — Я думаю о Саймоне. Странно, что твоя компания не проявляет ни малейшего интереса к его состоянию. Никакого чувства вины и ответственности!
Элис сжала губы. Несколько раз за сегодняшний день она сама спрашивала себя об этом. И с каждым часом, глядя на молчащий телефон, ее переполняло презрение к бывшим друзьям. Но она не собиралась обсуждать это с Бакстером.
— Тебе удалось поговорить с Зарой? — сменила она тему.
— Да.
— И я могу пожить в их доме?
Лучи полуденного солнца пробирались в окно, играя бликами на его темноволосой голове и высвечивая маленькими золотыми искорками карие глаза. Он молча смотрел на нее, не торопясь с ответом.
Элис сидела, сложив руки на коленях. Светлые прямые пряди волос, открывающие высокий лоб, были перевязаны синей бархатной лентой. Свободного покроя рубашка в крупную голубую клетку заправлена в джинсы, стянутые на тонкой талии грубым ремнем. На плечи наброшен серый шерстяной свитер. Вся ее жизнь прошла здесь, в Африке. Это наложило на кожу постоянный загар, но легкие веснушки, прозрачная зелень глаз, светлые волосы выдавали европейку.
