Пышка, не верь лютому! (СИ) - Тверская Эрика

Ничего лишнего. Никаких нежностей. Только приказ, замаскированный под заботу. Отдыхай. Спустись вниз.

Сердце учащенно забилось. Подарок. Что на этот раз? Драгоценность? Еще один гаджет? Или что-то… большее?

Я накинула шелковый халат, пахнущий им и мной, и босиком выскользнула из спальни. По пути вниз по лестнице ловила себя на том, что ищу глазами Генри. Но в холле было пусто и непривычно тихо.

И тогда я увидела это.

В центре холла, на том самом мраморном полу, где я впервые стояла в его пушистых тапочках, теперь стоял детский велосипед. Небольшой, ярко-красный, с блестящим рулем и колесами. К рулю была привязана воздушная, серебристая ленточка, которая колыхалась от сквозняка.

Я замерла на последней ступеньке, не в силах сдвинуться с места. Воздух перестал поступать в легкие.

Это был не просто подарок. Это был символ. Обещание. Страшное и прекрасное одновременно. Он не просто говорил о сыне. Он уже видел его. Уже покупал ему вещи. Уже строил для него будущее в своей голове.

Красный велосипед сиял под лучами утреннего солнца, такой живой, такой реальный, такой… пугающий. Он был криком его намерений. Его одержимости.

Я медленно подошла и коснулась холодного металла руля. Пальцы задрожали.

Он не давал мне забыть ни на секунду, ради чего все это затевалось. Даже после той страстной, запутанной ночи. Особенно после нее.

Это был самый жестокий и самый щедрый подарок из всех возможных.

Я вздрогнула и резко обернулась, прижимая руку к груди. — Ой, Генри, ты меня напугал! — выдохнула я, чувствуя, как сердце бешено колотится. — Да, нравится, — кивнула я на велосипед, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Он… милый.

Мой взгляд снова скользнул по ярко-красной раме. Такой беззаботный, детский предмет в этом строгом, взрослом холле выглядел инородным телом. Зловещим и трогательным одновременно.

— Мистер Макс уехал, да? — уточнила я, просто чтобы сказать что-то, чтобы разрядить напряженную тишину.

Генри стоял с невозмутимым видом, сложив руки за спиной. —Так точно, мисс. Рано утром. И оставил распоряжение обеспечить вам полный покой, — его взгляд скользнул по велосипеду, и в его обычно бесстрастных глазах мелькнуло что-то сложное — может понимание, а может, и легкая тревога. — И… да, оставил этот велосипед. Кажется, он очень смотрит в будущее с большим оптимизмом.

Он произнес это нейтрально, но фраза «смотрит в будущее» прозвучала многозначительно. Он-то понимал, как и я, что этот подарок — не просто жест. Это — послание. И обязательство.

— Да… — прошептала я, снова касаясь руля. Холодный металл словно обжигал пальцы. — Оптимизм. Это хорошо.

— Будете завтракать в столовой или прикажете подать сюда? — спросил Генри, возвращаясь к своим профессиональным обязанностям, словно алый велосипед в холле был самой обычной вещью.

— В столовой, спасибо, — машинально ответила я.

Он кивнул и бесшумно удалился, оставив меня наедине с сияющим символом моего нового, стремительного и пугающего будущего.

Я осталась стоять перед ним, не в силах оторвать взгляд. Он очень активно смотрит в будущее,— пронеслось у меня в голове.

И я поняла, что теперь мне тоже придется смотреть туда же. Готовиться я или нет, будущее уже стояло здесь, в самом центре моего настоящего, на блестящих красных колесах.

— Мистер Макс, серьёзный человек..

Я медленно поворачиваюсь к Генри. Его обычно невозмутимое лицо кажется чуть более серьезным, чем обычно.

— Что ты имеешь в виду, Генри? — спрашиваю я, и голос мой звучит тише, чем я хотела бы.

Дворецкий на мгновение опускает взгляд, подбирая слова, будто ступает по тонкому льду. —Мистер Макс… достиг многого своими силами. У него большое состояние. Очень большое. — Он делает небольшую паузу, давая мне понять вес этих слов. — Но такие деньги… они редко приходят без… внимания нежелательных людей. И без необходимости их защищать. Иногда — очень жестко.

Он смотрит на меня, и в его глазах я читаю не страх, а предостережение. Опытного солдата, видавшего виды. —Богатство — это не только роскошь, мисс. Это мишень на спине. Это риск. Для того, кто им владеет. И… — он чуть заметно вздыхает, — …для тех, кто рядом с ним.

Его слова висят в воздухе, тяжелые и неоспоримые. Он не говорит прямо о темных делах, о насилии, которое я уже подсознательно ощущала. Он говорит о последствиях. О цене.

Он объясняет синяки. Объясняет ту жестокость, что прорывалась в телефонном разговоре. Объясняет, почему этот дом — одновременно и дворец, и крепость.

— Он сильный человек, — добавляет Генри почти что с уважением. — Он умеет защитить то, что его. Но быть под его защитой… это значит делить с ним и его опасности. Просто имейте это в виду, мисс.

Он снова кланяется, извиняясь за свою прямоту, и отступает, оставляя меня наедине с алым велосипедом и новой, еще более пугающей гранью реальности.

Глава 6

Глава 6

Месяц пролетел в странном, зыбком тумане. Тело мое стало чужим: тошнота по утрам, обострившееся обоняние, необъяснимая усталость, валившая с ног посреди дня. Я почти не сомневалась в причине, но говорить с Максом об этом... Нет. Я не была готова. Это чувство было слишком хрупким, слишком моим. Я боялась, что его властная, всепоглощающая энергия сожмет его в кулаке, как он сжал когда-то мою жизнь, превратит в еще один пункт своего плана. Пока это была моя маленькая, трепетная тайна.

И тогда он предложил уехать. На юг. К морю.

Солнце, соленый воздух, шум прибоя вместо гнетущей тишины особняка... Это прозвучало как спасение. Как возможность перевести дух, подумать, принять все то, что происходило со мной и внутри меня, вдали от этого давящего величия.

— Я согласилась, — сказала я, и в голосе моем прозвучало искреннее, давно забытое оживление. — Мне кажется, мне правда нужен этот отдых.

Макс улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, которая на секунду скрывала всю его суровость. Он выглядел довольным — и моим согласием, и тем, что может мне это предоставить.

— Отлично. Все будет организовано на высшем уровне. Ты ни о чем не должна беспокоиться. Только отдыхай, — он обнял меня, и его объятие было твердым, но в тот миг оно не вызывало страха, а казалось гарантией безопасности. Защиты от всего мира, который, как намекал Генри, мог быть враждебен.

Мы едем на юг. Я увожу свою тайну к морю. Может быть, под шум волн я найду в себе смелость ему все рассказать. Или хотя бы просто смогу отдохнуть от постоянного, давящего ожидания. Пусть ненадолго.

Город оказался именно таким, каким его рисуют на открытках, ожившим раем. Он струился по склонам холмов, как рассыпанная шкатулка с драгоценностями. Белоснежные домики с плоскими крышами и цветными ставнями цеплялись за крутые улочки, увитые бугенвиллеей невероятных оттенков — от пурпурного до огненно-оранжевого. Воздух был густым и сладким, пахнущим морем, цветущим жасмином и чем-то неуловимо пряным.