Шерил Вудс - Побежденное одиночество
– Как же вам удалось все-таки спустить его? Ведь наверняка что-то традиционное, типа взять ребенка на руки и сказать «время кончилось, мы уходим», с ним не прошло.
– Да. Я подкупила его, – со вздохом призналась она. – Я предложила ему мороженое. С шоколадом. Две порции. – Она взглянула на Коула с кривой усмешкой. – Вы лучше присматривайте за ним, а то он вырастет в такого же обманщика, как дядя Рори.
– Ну да уж, – возразил Коул тоже насмешливо. Кельвин не такой. Это просто вам не хватает твердости в обращении с людьми.
– Я предпочитаю думать так в надежде сохранить здравый смысл. У меня нет привычки проводить время с людьми, которые еще слишком малы ростом, чтобы налить себе стакан воды, которым еще только предстоит узнать, что мир не простая устричная раковина (а ее надо вскрыть), для которых интеллектуальный разговор не сводится к двум словам с одной согласной, произнесенным тоном главнокомандующего, отдающего приказ идти в наступление.
Коул с любопытством рассматривал ее.
– Вам действительно было так трудно? ...
И Эшли вдруг вспомнила моменты, в которые Кельвин смотрел на нее своими широко распахнутыми голубыми глазами, полными доверия... когда плотно прижимался к ней в кровати, а она читала ему сказку о паровозике, который делал все, что ему взбредет в голову... когда он хохотал с откровенной радостью под ее щекоткой... когда он крепко обнимал ее, перед тем как уснуть с указательным пальцем во рту...
«Нет, – решила она, – было не так уж плохо». Это все... немного выводило ее из себя. Но совершенно не походило на те психологические войны, которые она вела с «хулиганами Гаррисона» за внимание их отца.
Эшли покачала головой.
– Просто после всех проблем, которые были меня с приемными детьми, я чувствую себя неловко. Я боялась, что сделаю что-нибудь ужасное Кельвину и он убежит, как дети всегда обещают, – откровенно призналась она. – Когда он кричал, я всегда воспринимала это как личный крах.
– Тогда мне кажется, что он руководил вами, – подразнил Коул.
– Наверное, вы не сможете понять. Он ваш ребенок, а вы, похоже, один из тех прирожденных отцов, которые растут, уже зная, как пеленать ребенка, как заклеить пластырем порез или как надеть на малыша одежду, когда его руки и ноги вертятся, словно ветряные мельницы...
Впервые Коул осознал, насколько тяжелыми были эти выходные дни для Эшли и как отлично она справилась, несмотря ни па что. Все, что еще оставалось в ней от образа эгоистичной и рафинированной леди, разлетелось в прах прямо на глазах, и какая-то частица его души в ту же секунду влюбилась в нее. Это озарило его как удар молнии, и он понял, что позже захочет обдумать это более обстоятельно. Ему заодно придется определить, чего же он хочет от всего этого... Как плохо, что он не может запрограммировать что-то похожее на эту ситуацию в компьютер и попросить его совета! Компьютеры не принимают в расчет эмоции, они разлагают их на вещественные элементы и рассчитывают подходящий ответ. Их нельзя отвлечь от работы выразительными глазами или нежными выпуклостями женских бедер.
...После того как Натали покинула его, он часто задавал себе вопрос, захочет ли когда-либо снова быть с женщиной. Он любил Натали, несмотря на их несхожесть, и очень беспокоился о Кельвине. Реакция Натали на беременность и предстоящее материнство шокировала его. Он еле отговорил ее от аборта. Ее просьба о разводе не удивила его, но он стал ожесточенным и никому не доверяющим, таким же холодным и расчетливым, как компьютер.
Но сейчас ему вдруг захотелось отбросить осторожность и узнать эту удивительно и по-новому открывшуюся женщину, которая была, оказывается, такой ранимой под своей исключительно профессиональной и очень красивой внешностью. Хотя сама она выражала сомнение относительно своих способностей обращаться с детьми, она явно очаровала Кельвина – хотя сама даже и не понимала этого – и была на пути к завоеванию его.
Сейчас же Коул хотел только подбодрить ее.
– Вы сами знаете, что это не так. Когда мы только привезли Кельвина из больницы, я был испуган до смерти, а Натали – еще больше. Он был такой маленький, что я был уверен, что сломаю ему что-нибудь, если неправильно возьму на руки, и каждый раз, когда он кричал, мне казалось, что мы убиваем его, что перепутали рецепт, или дали ему тертую морковь, когда надо было дать шпинат... После того как Натали покинула нас, стало еще хуже. Я остался один на один с чувством вины. Его бросила мать, и в довершение всего я не всегда был рядом с ним.
Внезапно Кельвин вскочил со стула, протопал вокруг стола к отцу и протянул ручки. Коул поднял его и посадил к себе на колени, продолжая разговаривать. Эшли смотрела на них, на отца и сына, таких похожих, несмотря на разницу в росте.
Сколько бы Коул ни сомневался в себе, он, несомненно, был прекрасным отцом.
– Не думаю, что в мире существует хоть что-нибудь, за что вы могли бы себя винить, – сказала ему Эшли. – Я, может быть, немного понимаю в детях, но Кельвин кажется мне очень довольным жизнью малышом. Если бы вы делали что-то неправильно, я уверена, вы бы поняли это и исправили.
– Спасибо за эти слова... Иногда полезно бывает узнать мнение постороннего. – Он улыбнулся, так что кровь ее вскипела.
– Даже мнение дилетанта? – спросила она, намекая на те упреки, которыми он недавно осыпал ее.
– Сомневаюсь, что доктор Спок звонит на дом, поэтому рад принять и ваши советы. Теперь, я думаю, нам пора уходить.
Лицо Кельвина сразу стало грустным.
– Не хочу уходить.
– Мы уходим, – твердо сказал Коул, опуская его на пол. – Иди и начинай собирать свои игрушки.
– Сейчас же, – добавил он, увидев, что Кельвин стоит неподвижно.
Кельвин ушел.
Эшли поднялась и начала убирать со стола. В следующий момент она поняла, что Коул оказался между ней и столом. Просторная кухня сразу показалась маленькой, а кровь Эшли устремилась по венам с такой скоростью, что голова ее закружилась. Она взглянула в его глаза, которые сияли ярким сапфировым огнем... Словно сквозь туман она поняла, что должна двигаться, что надо нырнуть под его руку и убрать последнюю тарелку со стола; но она застыла там, где стояла, и ждала, пока его голова наклонилась, на момент провокационно остановившись, а затем стала опускаться до тех пор, пока теплые мягкие губы тихо прижались к ее рту.
– Нет, – мягко запротестовала она, потрясенная его способностью так легко влиять на нее, подчиняя...
– Да, – возразил Коул, целуя ее еще раз. Поцелуй был столь же разрушительным: потоками жара побежала ее кровь, согревая ее, словно пламя медленно разгорающегося костра.
