Маргарет Малькольм - Все или ничего
Это было не письмо: тетка не могла ей написать. Это было невозможно, потому что никто не знал, где находится Розамунда. Но Рут Гастингс, узнав о бегстве племянницы, придумала, как с ней связаться, и стала размещать в каждом новом номере газеты «Дейли телеграф» в разделе личных сообщений свое послание: «Розамунда, дорогая, вернись ко мне! Я все прощаю, никаких упреков! Р.Г.».
От первой части послания сердце девушки дрогнуло, но второе предложение заставило ее насторожиться. Да, тетушка встретит ее с распростертыми объятиями, не будет донимать ее жалобами и упреками, но в глубине души затаит обиду и никогда ни в чем не признает себя виновной.
Розамунда целую неделю провела у мисс Коутс, вернее, мисс Элис, и только еще больше утвердилась в правильности своего выбора. Казалось бы, невозможно мирно сосуществовать двум людям в таких стесненных условиях, как каюта небольшой яхты. Удивительно, но Розамунда ни разу не ощутила каких-либо попыток хозяйки вторгнуться в ее личное пространство. Общение было простым и легким, мисс Элис дарила свое радушие так искренне, что девушка не испытывала ни малейшего душевного дискомфорта.
Трудно представить себе двух столь не похожих друг на друга женщин, как мисс Элис и тетя Рут, думала девушка. Но в то же время у них прослеживалось нечто общее. У каждой было свое призвание, обе женщины весь свой опыт и знания отдавали любимому делу, и обе нуждались в общественном признании, чтобы чувствовать себя счастливыми и успешными. Но на этом, правда, все сходство заканчивалось. Рут Гастингс нуждалась в посторонней помощи, а мисс Коутс нет. Было еще что-то скрытое, трудноуловимое, что делало контраст между женщинами более явственным. Разница обуславливалась, видимо, и определенными чертами характера этих творческих натур. Розамунда никак не могла решить, какими именно. Лишь одно было совершенно очевидно: мисс Коутс принадлежала к типу людей, которые умеют давать, а Рут умела только брать.
В любом случае человеку никогда не следует злоупотреблять чужим великодушием и щедростью, особенно когда у него нет уверенности в том, что он сможет отплатить тем же, размышляла Розамунда. Самое малое, что она могла сделать в знак признательности и благодарности, — это взять на себя хлопоты по хозяйству. Девушка готова была заплатить за проживание на яхте, но мисс Коутс категорически отказалась даже обсуждать эту тему.
— Какой вздор, дитя мое! — воскликнула она, когда Розамунда заговорила о деньгах. — Ты выполняешь работу, которую я терпеть не могу делать сама. У меня остается больше времени на мое любимое занятие. А за это, между прочим, мне хорошо платят!
Розамунда знала об этом, но все равно испытывала интуитивное беспокойство. Она вспомнила, как отважилась задать художнице мучивший ее вопрос:
— Мисс Элис, почему вы так добры ко мне?
Художница подняла голову от блокнота, в котором делала наброски, и улыбнулась:
— Причины разные, моя дорогая. Во-первых, ты была страшно расстроена, вот я и решила тебе помочь, я просто обязана была это сделать. Кроме того, я к тебе очень привязалась. Ну и наконец… — Она помедлила, устремив взгляд на свою работу, а потом решительно добавила: — Потому что ты напоминаешь мне одного человека, которого я когда-то знала.
— Да, правда? У нее были такие же странные глаза, как у меня? — спросила девушка.
— У тебя не странные глаза, моя милая, а необычные, — твердо заявила тогда мисс Элис.
Розамунда вдруг сообразила, что ее вопрос так и остался без ответа, но, в сущности, это не имело никакого значения.
Девушка решила пока не изводить себя размышлениями о будущем. В такой чудесный день для нее может существовать только «здесь» и «сейчас» — и этого вполне достаточно! Розамунда вновь опустила ноги в воду и замерла. Рядом с ее рукой на цветке застыла роскошная бабочка адмирал, на ее крыльях резко выделялись красные полосы, как лампасы на адмиральской форме. Над гладью воды мелькал зимородок, капельки воды на его перышках сверкали, как бриллианты. Боже, какая красота! Розамунда чувствовала себя как в раю: так и сидела бы здесь много-много часов подряд! Из деревни донесся бой башенных часов, и девушка вспомнила, что пора идти пить чай. Вздохнув, Розамунда медленно подошла к шлюзу и по узкому мостику перебралась на другую сторону канала.
Она шла по берегу и улыбалась, переполненая какой-то беспричинной радостью. Какое счастье просто жить на белом свете! Девушка была так поглощена своими эмоциями, что не сразу заметила Джона, который прохаживался по палубе своей яхты.
Розамунда растерялась, не зная, что делать. С того ужасного дня, когда он выгнал ее из своего плавучего дома, они не виделись. Девушка даже не знала, рассказала ли мисс Коутс Джону о найденном кошельке.
Розамунда перестала улыбаться. Может, удастся проскользнуть незамеченной, пока Джон стоит к ней спиной? Пожалуй, надо попробовать! Так не хочется сталкиваться с грубостью и недоброжелательностью! Но Розамунде не повезло: в самый неподходящий момент у нее от цветочной пыльцы предательски защипало в носу, и она громко чихнула. Звук получился негромкий, вполне деликатный, но Джон сразу резко обернулся. Когда он увидел, кто именно нарушил тишину, то спустился по сходням на узкий причал и замер, преграждая девушке путь.
Розамунда тоже остановилась: уклониться от встречи было уже невозможно. Пытаться молча проскользнуть мимо Джона не имело смысла: он нарочно заблокировал проход, видимо намереваясь высказать ей все, что у него накопилось на душе. Чувство щемящей радости бесследно испарилось, и Розамунду охватило уныние. Неужели этот человек все еще сердится на нее из-за трех яиц и кусочка бекона и будет вновь метать громы и молнии? Девушке так не хотелось враждовать с ним. По велению судьбы Розамунда попала в это тихое райское место и мечтала обрести здесь душевный покой, дружеское участие. Чтобы вспыхнула ссора, достаточно одного человека, но чтобы завязалась дружба, нужны двое.
Розамунда предоставила Джону право заговорить первым. Взгляд ее спокойных русалочьих глаз бесстрашно скользил по мужскому лицу.
— Я рад видеть вас, мисс Гастингс, — неуверенно проговорил он. Робость в его голосе потрясла Розамунду до глубины души. — Я должен… Должен попросить у вас прощения. Мне уже сообщили, что ваш рассказ о пропаже кошелька — чистая правда…
— Не стоит извиняться, — быстро сказала Розамунда, радуясь, что все наконец прояснилось. Однако эта смиренная явка с повинной не принесла ей никакого удовлетворения. — Кстати, я вас ни в чем не виню, ваша подозрительность вполне объяснима: мой рассказ звучал совершенно неубедительно.
