Линн Харрис - Чужестранка
Это не была ее первая поездка на вертолете, но на таких роскошных, как вертолет Алексея, Пейдж, безусловно, не летала. Интерьер салона был похож на интерьер роскошной яхты: мебель, обтянутая светлой кожей, облицовка стен из древесины драгоценных пород. Сидящий рядом с Пейдж Алексей разговаривал по телефону. Он сделал по меньшей мере шесть звонков, с тех пор как они сели в машину.
Наконец Алексей положил телефон в карман.
— Прошу прощения за то, что отвлекаюсь на звонки, — сказал он.
Пейдж пожала плечами.
— Все в порядке, — ответила она. — В твоем бизнесе многое поставлено на карту.
Он резко посмотрел на нее:
— Так и есть. И я намерен победить, Пейдж.
Она вздрогнула. Вне сомнения, причина всех его телефонных звонков — предстоящая сделка с Валишниковым.
— Чад тоже намерен победить.
Он взглянул в иллюминатор, когда вертолет пошел на посадку:
— Смотри!
Она повернулась в его сторону, и у нее перехватило дыхание. Внизу, словно белое одеяло, лежал снег. В центре снежной пустыни стоял настоящий дворец. На фасаде здания было шесть массивных белых колонн, вокруг каждого окна располагались декоративные позолоченные бордюры. Неподалеку находилась небольшая церковь с темно-золотыми куполами.
Алексей положил руку на ее плечо и коснулся щекой ее уха и, наклонившись, сказал:
— Это поместье Вороновых, построенное в начале восемнадцатого века. Посмотри на фонтан.
Фонтан в переднем дворе был выполнен из золота; скульптуры в виде херувимов и мифических существ застыли, словно в ожидании какого-то знака, получив который они соскочили бы на землю и стали бы резвиться во дворе.
Выйдя из вертолета, они направились к дворцу по тропинке, очищенной от снега.
Войдя в вестибюль, Пейдж подняла глаза и взглянула на купол, который был расписан библейскими мотивами.
— Это ведь «Поклонение Мадонне», — удивленно сказала она.
У ее матери висела такая картина в гостиной, и сейчас, увидев ее, Пейдж почувствовала себя дома.
— Да.
В ее глазах стояли слезы. На мгновение она забыла о присутствии Алексея.
Он подошел к ней, в его взгляде читалось беспокойство.
— Что не так, Пейдж? Ты в безопасности со мной, я обещаю.
— Какая глупость, — сказала она, проводя пальцами под глазами. — Я всегда плачу в художественных галереях. У старинных картин какая-то неземная красота. Мне кажется, что с полотна со мной говорит душа художника. Настоящее волшебство.
Алексей смахнул слезу, которая покатилась по ее щеке. Выражение его красивого лица смягчилось.
— Ты очень необычная, Пейдж Барнс. Я не встречал женщин, которые плачут в художественных галереях, хотя мой дом вряд ли назовешь галереей.
Ей удалось тихонько рассмеяться:
— Ну, со временем я могу очерстветь.
Он улыбнулся:
— Сомневаюсь. И думаю, мне лучше не водить тебя в семейную портретную галерею. Ты не сможешь насладиться ужином, если будешь лить слезы.
— Может, ты покажешь мне ее после ужина?
— После ужина тебя ждет сюрприз. — Он взял ее за руку и повел за собой. — Если я не ошибаюсь, вкусная еда ждет нас в библиотеке.
— Библиотека? — сказала она, когда они прошли в глубь дома.
— Официальная столовая огромна, в библиотеке уютнее.
Двухэтажная библиотека была размером с небольшой универмаг. Помимо огромного количества книг в ней был большой зажженный камин и круглый стол, застеленный белоснежной скатертью, на котором стояли хрустальные бокалы и фарфоровая посуда. Три официанта в униформе ждали распоряжений хозяина.
Алексей взял у Пейдж пальто и шапку и протянул их одному из слуг. Затем отодвинул для нее стул, и она, опустившись на него, задумалась, сколько поколений князей и княгинь Вороновых сидели за этим столом.
Алексей расположился напротив нее, и они начали ужинать. На ужин подавали различные мясные блюда, горячие пельмени, ароматные овощи и черный хлеб. На столе стояло блюдо с черной икрой и блинами. Один из официантов откупорил бутылку белого вина и наполнил бокалы. Пейдж попросила воды. Алексей отдал официанту приказание по-русски, и рядом с Пейдж тут же появился бокал с водой.
Официанты внезапно ушли, и они остались одни. Алексей поднял бокал:
— За прекрасный вечер с хорошей едой и в приятной компании!
Пейдж чокнулась с ним. Она сделала небольшой глоток вина, изумившись его легкости и свежести, и улыбнулась Алексею. Ее сердце бешено билось, и она задалась вопросом, как переживет этот ужин, если уже сейчас не может произнести ни слова.
Происходящее казалось ей нереальным. Совсем недавно она была в Москве, а теперь находится под Санкт-Петербургом и ужинает с князем в библиотеке его особняка.
Она подумала о Чаде и Эмме и почувствовала себя виноватой.
— Тебе понравились пельмени? — спросил Алексей.
— Еда замечательная. Но что из блюд называется пельмени?
— Клецки с начинкой из смеси говядины, баранины, свинины и специй.
— Удивительно вкусно. Ты был прав. В России множество вкусных блюд помимо борща.
Он проследил взглядом за ее вилкой, которую она поднесла ко рту, и понаблюдал за тем, как она жует. Пейдж застеснялась. Алексей отвел взгляд и взглянул на свою тарелку.
— Это любимые уральские пельмени моей сестры, — сказал он. — Моя мать довольно часто делала их для нас.
— Мне жаль, что твоя сестра не с тобой, — промолвила она осторожно.
— Прошло уже очень много лет, — ответил он. — Но спасибо за сочувствие.
Когда он не произнес больше ни слова, она почувствовала себя обязанной сменить тему.
— Моя мать жарила курицу по-южному, — сказала она серьезно. — Это было мое любимое блюдо в детстве.
Он посмотрел на нее с интересом:
— А теперь не любимое?
Пейдж покачала головой:
— Нет, с тех пор как я узнала о холестерине и болезнях сердца. И не потому, что я потеряла десять фунтов веса, как только отказалась от жареной пищи.
Хотя Пейдж, наверное, по-прежнему ела бы жареную курицу, если бы ее мать была жива.
— Я никогда не ел жареной курицы по-южному.
— Если когда-нибудь приедешь в Техас, я приготовлю ее для тебя.
Он усмехнулся:
— Может, и заеду.
Пейдж сделала еще глоток вина. Ей меньше всего нужно, чтобы этот человек приехал в Техас. Но он вряд ли когда-либо туда приедет. Он просто вежлив.
— У тебя милый дом, — сказала она. — Должно быть, замечательно расти здесь.
Выражение его лица стало непроницаемым, но потом он пожал плечами:
— Я вырос не здесь, моя красавица. Мой отец умер, когда мне было пять, и моя мать была вынуждена уйти отсюда со мной и моей сестрой. Мы стали персонами нон грата.
