Барбара Брэдфорд - Три недели в Париже
Десять минут спустя, когда ужин был почти готов, Фабрицио стоял в дверях ее кухни, потягивая белое вино.
Он рассказывал ей о своей поездке. Услышав, что именно благодаря тем новшествам, которые Мария внесла в знаменитую коллекцию «Ренессанс», компания получила дополнительную прибыль, она просияла.
— Мы получили кучу повторных заказов, — сказал Фабрицио. — Итак, сестренка, я пью за тебя.
Подняв бокал, Мария чокнулась с братом:
— Спасибо. Мне не терпится увидеть лицо отца, когда он об этом услышит.
— Мне тоже. Но это еще не все. Наши клиенты поют тебе дифирамбы. Я сказал, что в следующем сезоне покажу им совершенно новую линию.
— Да? — Мария посмотрела ему прямо в глаза.
— Теперь дело за тобой.
— Задача не из легких! Я попытаюсь. — Некоторое время она молчала. — Фабрицио!
— Что? Ты чем-то взволнована.
— На прошлой неделе я получила приглашение в Париж, на Анин день рождения.
Фабрицио слегка напрягся, хотя постарался это скрыть. На его лице не дрогнул ни единый мускул, когда он спросил как можно более небрежным тоном:
— А когда это будет?
— В начале июня.
— Понятно… — уклончиво пробормотал он.
— Разумеется, я поеду. Разве можно пропустить такое торжество? Я уже отправила открытку с согласием и собираюсь задержаться в Париже на две или три недели.
Брат нахмурился:
— На две или три недели. Это еще зачем?
— Я люблю Париж и хочу провести там отпуск.
— Но мы всегда проводим лето в нашем доме на Капри.
— А в этом году мы туда не поедем, во всяком случае я.
— Родным это не понравится.
— Ну и что? Мне двадцать девять лет, почти тридцать, и я для разнообразия могу провести отпуск одна.
— Да, конечно, ты уже взрослая. — Фабрицио ласково ей улыбнулся, решив закрыть эту тему.
Позже, после ужина, ему придется ей сказать, что она не сможет поехать в Париж. Его пугала одна мысль об этом.
Мария тайком наблюдала за братом, который явно наслаждался спагетти, ее фирменным блюдом. Поев немного, она сделала несколько глотков вина и сказала:
— Сейчас я чувствую себя гораздо лучше. Не такой подавленной. Все эти дни меня грела мысль о поездке в Париж.
Это было последним, что хотелось услышать Фабрицио, и он съел еще немного спагетти, прежде чем отодвинул тарелку.
— Очень вкусно. Никто не умеет готовить так, как ты.
— Хорошо, что тебя не слышат наши бабушки, — заметила она, улыбнувшись. Потом встала, взяла тарелки и отнесла их на кухню.
— Тебе помочь? — крикнул ей вдогонку брат.
— Нет-нет. Я сама. — Через несколько секунд Мария вернулась с тарелкой печенья в руках. — Я не стала готовить десерт, зато сварила кофе. Налить тебе чашечку?
Фабрицио покачал головой:
— Нет, спасибо, я попью вина. — После некоторого размышления он мягко произнес: — Жаль, что ты уже приняла приглашение. Мне кажется, ты несколько поторопилась.
— Что ты имеешь в виду?
Он молча посмотрел на свой бокал, потом поднял глаза и сказал:
— Ты же знаешь, тебе нельзя ехать в Париж, потому что…
Она смотрела на него. Он смотрел на нее.
Перед ним было одно из самых прекрасных лиц, которые он только видел. Лицо Мадонны, достойное кисти великого мастера. Огромные, выразительные, черные, как обсидиан, глаза; копна густых, блестящих черных волос, ниспадающих на плечи; безупречный овал лица, ямочки на щеках.
Фабрицио с трудом выдержал взгляд Марии, когда она с дрожью в голосе проговорила:
— Ты не хочешь, чтобы я ехала, потому что я… такая крупная. Ты это имеешь в виду?
— Если тебе так уж хочется ехать, я не могу запретить. Говоря словами твоей подруги Джессики, ты свободная и совершеннолетняя. Но именно из-за Джессики я не советовал бы тебе это делать. А также из-за Александры и Кей. Ты не просто крупная, ты толстая и, увидев подруг, почувствуешь себя отвратительно. Потому что они такие же стройные, как прежде.
— Откуда ты знаешь? — воскликнула она и закрыла глаза.
Конечно, он прав. Они будут выглядеть потрясающе, а она будет казаться себе выброшенным на берег китом. И все же ей безумно хотелось в Париж. Поэтому она с вызовом сказала:
— Я все равно поеду. Пусть думают что хотят.
Фабрицио встал, подошел к дивану и сказал:
— Иди сюда и сядь рядом. Давай обсудим это вместе.
Когда она уселась, он взял ее за руку и заглянул в глаза:
— Раз тебе очень хочется ехать, есть один способ. Но он нелегкий.
— Что ты имеешь в виду?
— Во-первых, давай поговорим о твоей любви к кулинарии. Я понимаю, это приятное хобби, но ты занимаешься готовкой, потому что у тебя депрессия. Ты находишь утешение в еде.
Мария не проронила ни слова.
— Если ты хочешь в Париж, — продолжал Фабрицио, — я посоветовал бы тебе сбросить вес. У тебе в запасе целых три месяца. Если ты будешь лучше выглядеть, у тебя и настроение поднимется.
— Диеты мне не помогают, — пробормотала она.
— Помогут, если ты будешь их придерживаться, — возразил Фабрицио.
— Ты думаешь, у меня получится?
— Конечно, получится. Завтра я отведу тебя к моему диетологу, и она подберет для тебя режим питания. Ты можешь записаться в мой клуб здоровья и каждый день туда ходить.
Позже, после ухода Фабрицио, Мария подошла к большому зеркалу. Впервые за эти годы она взглянула правде в глаза. Все верно, я толстая, сказала она себе. Нет, не просто толстая, а очень толстая.
Она, чуть не плача, отвернулась от зеркала. Накинув шелковый халат, она бросилась на кровать и зарылась лицом в подушки. Мария плакала до тех пор, пока слезы не иссякли. Потом она без сил лежала на постели, думая об Анином дне рождения, о своих проблемах с весом и теперешнем состоянии. «Что мне делать? Что мне делать?» — повторяла она.
Фабрицио был прав. Нужно использовать оставшееся время, чтобы похудеть. Но она боялась, что у нее ничего не выйдет, боялась, что не выдержит упражнений и диеты.
Рикардо, внезапно подумала она. Все началось, когда родные изгнали из моей жизни Рикардо Мартинелли. Мария очень его любила, а он — ее, но он не нравился ее родителям, и они заставили их расстаться. Это случилось четыре года назад — тогда-то она и начала толстеть. Она утешалась едой, потому что потеряла Рикардо, потому что была безумно одинока.
Бежать. Вот чего она хотела. Бежать навсегда из Милана. От семьи. От работы.
Но от себя не убежишь, подумала Мария. У тебя огромное, толстое тело, и в этом виновата ты одна. Она поднялась, подошла к туалетному столику с венецианским зеркалом и внимательно вгляделась в свое отражение.
