Джулия Тиммон - Солнечный зайчик
Не знаю, сколько прошло времени. Наверное, немало. В подобные минуты я не задумываюсь ни о чем земном. Останавливает меня непривычное ощущение – как будто в душу вошел необыкновенный темно-горячий луч. Открываю глаза и в ошеломлении замираю. На меня смотрит, сидя за своим столиком не кто иной, как Колберт. Невероятно! Тем же все знающим, проницательно-мудрым взглядом.
Сложно сказать, кто отворачивается первым. Наверное, и я и он одновременно. Иду к барной стойке. За спиной вдруг раздается голос Джосс:
– Ким!
Оглядываюсь. Подруга подскакивает ко мне с горящими глазами и громко шепчет, не заботясь, слышат ли ее посторонние:
– Видела?
Дергаю плечом. Мои нервы, как сжатые пружины, и прикасаться к ним небезопасно.
– Что видела?
– Он смотрел прямо на тебя, и как выразительно, долго! Потрясающе!
– Тише, – шиплю я, дергая ее за рукав. – Тише или я не знаю, что с тобой сделаю!
– И что же ты можешь со мной сделать? – Джосс глупо улыбается, а я, чтобы не сорваться, глубоко вдыхаю и выдыхаю и лишь после этого отвечаю: – Перестану разговаривать, вот что!
Она поднимает руки.
– Хорошо-хорошо! Я молчу. Только дай скажу самое последнее. – Наклоняется ко мне и шепчет на ухо: – По-моему, события развиваются гораздо интереснее, чем я думала. Что-то в этом есть. Будто действует какая-то магия. И, знаешь, он вдруг показался мне…
Резко отстраняюсь и опаляю ее гневным взглядом – из-за того, что, если честно, мне самой уже всюду мерещится нечто этакое, типа магии. Джосс прижимает ко рту ладонь, мгновение-другое многозначительно на меня смотрит и медленно опускает руку.
– Все. Об этом больше ни слова, клянусь.
Пытаюсь вспомнить, куда я шла. Ах да. К стойке, купить чего-нибудь. А нужно ли еще пить? Джосс идет следом, заказывает разбавленное соком бренди. У нее особенность: она почти не пьянеет, даже от крепких напитков. Не то что я. Мне лучше воздерживаться, а то начинаю покачиваться, а наутро непременно раскалывается голова. Смотрю на шеренгу бутылок над головой вечно сияющего бармена Гарри и решаю, что алкоголя мне на сегодня хватит.
Но сердце в смятении. Не знаю, как дальше быть: танцевать больше не могу, слишком сильно впечатление от той удивительной минуты, когда встретились наши взгляды с Колбертом; болтать с Джосс и с кем бы то ни было нет ни малейшего желания. А самое главное, не отпускает безумное ощущение того, что он здесь, хоть и больше не смотрит в мою сторону. Сумасшествие! Такое волнение из-за чокнутого отшельника! Минуту-другую терзаюсь в раздумьях и резко поворачиваюсь к Джосс.
– Я, пожалуй, поеду домой.
– Как, уже? – Подруга крутит головой, протестуя. – Но ведь я только пришла! И потом интересно… что из этого выйдет. – Вновь прижимает к губам руку и смотрит на меня глазами нашкодившего озорника.
– Ничего не выйдет, – угрожающе протяжно говорю я. – Ничего! Я пошла.
– Ким!
Не оборачиваясь устремляюсь к выходу. Джосс не идет за мной и не пытается остановить – наверняка нашла другого собеседника. Их у барной стойки сколько душе угодно. Выхожу в весеннюю ночь. Прохладно, но запах свежести и молоденькой зелени пьянит сильнее мартини, и делается радостно и вместе с тем куда более тревожно. Пробуждаются странные, совсем неуместные в моем положении желания и фантазии, точнее лишь намеки на них – прозрачные, как тонкая корочка льда на ночных лужицах в самом начале весны. Пытаюсь отделаться от разных глупостей и еду домой, держась за руль куда крепче, чем требуется.
Спать не хочется. Не хочется ничего, кроме единственного – поскорее оставить невообразимую историю в прошлом. Или кардинальным образом изменить жизнь. Хотя бы на время. Ради Долли…
Беру трубку уверенно-отчаянным жестом, на миг зажмуриваюсь и набираю номер, который помню без бумажки. Сердце замирает, ухает. В висках приглушенный стук. Рука холодеет, но я мужественно выслушиваю длинный гудок, твердя себе мысленно: объяснять ничего не придется.
– Колберт, – раздается из трубки спокойный голос.
Те самые чувства, какие я пережила в тот странный осенний вечер, мчат в душе по спирали вверх, к самому горлу. Кашляю, потому как убеждена, что иначе не произнесу ни слова. Набираю полную грудь воздуха и, не веря, что это происходит в действительности, хрипловато произношу:
– Это Ким. Кимберли Ортон…
Стук в висках разрастается до рева взлетающей ракеты, и кажется, если Колберт ответит, я не услышу его слов. Представлять, что он ничего не скажет, просто прервет связь, почему-то до того страшно, что трудно дышать. Мгновение длится мучительно долго. О Долли почему-то совсем не думается.
– Кимберли, – наконец произносит Колберт, и я слышу его так отчетливо, как если бы он стоял рядом. – Все-таки позвонила…
Иду в небольшое новое кафе на Мейн-стрит, и трясутся поджилки. Мы условились встретиться там, не у Стивена, и я впервые увижу Колберта не в полутьме бара, а при солнечном свете. Вхожу в двери ни жива ни мертва, приостанавливаюсь на пороге. Взгляд сразу падает на брюнета за столиком у окна. Сидит без обожаемых газет и смотрит на улицу. Я пришла с другой стороны, поэтому он меня не заметил. Внимательнее вглядываюсь в его лицо: оно другое. Нет всегдашнего презрения ко всем, кто вокруг, во взгляде задумчивость. Почему? Потому что в кафе больше нет посетителей и некем пренебрегать?
Делаю несмелый шаг вперед, но изо всех сил стараюсь казаться уверенной. Колберт замечает меня боковым зрением, привстает и поднимает руку. Машу ему в ответ, как давнему приятелю, пытаюсь даже улыбнуться, но губы не слушаются. Чувство до сих пор такое, что я снимаюсь в любительском кино про парочку сумасшедших. Что вот-вот режиссер-непрофессионал хлопнет в ладоши и можно будет ехать домой, к привычным милым занятиям.
– Здравствуй! – Сажусь напротив и, как школьница, кладу руки одна на другую.
– Здравствуй, Кимберли.
Мы смотрим друг на друга, и под воздействием его странного взгляда я совсем перестаю понимать, для чего сюда пришла и что ждет впереди. Глаза у Колберта каре-зеленые, затененные шторками ресниц. Так и кажется, что из них льется невидимый живой свет. Я гадаю, что говорить, и не стоит ли, пока не поздно, обратить все в шутку.
Подходит официантка.
– Готовы сделать заказ?
Смотрю на нее в изумлении и лишь несколько мгновений спустя вспоминаю, где я. Всему виной этот проклятый взгляд! Сознаю, что теперь я пленница только этих странных глаз.
– Горячий шоколад, пожалуйста.
– И чашку латте, – на удивление вежливым тоном говорит Колберт.
Официантка уходит, и мы снова одни. Я жду, что последует дальше, почему-то уже и не помышляя о побеге. Колберт, кажется, ничуть не смущен. Плечи, как всегда, расправлены, рука спокойно лежит на столе – пальцы не барабанят по поверхности и не сжаты в кулак.
