Джина Кэйми - Измены
— Чего ты боишься, Картер?
— Я ничего не боюсь, — он отвернулся. — Я только хочу оставить свои ошибки позади и быть уверенным, что они не смогут нарушить мои планы в будущем.
Она покачала головой.
— Это не получится. Рано или поздно, мы все расплачиваемся за свои грехи.
— Я и расплачиваюсь за свои, — с презрением огрызнулся он. — Ценою в сто тысяч долларов.
Анхела вздрогнула, словно он ударил ее, ее голос дрожал, когда она наконец смогла говорить.
— Я не возьму и миллион долларов. Нет тех денег, которые смогли бы заменить Лорис отца или вычеркнуть из ее жизни презренное понятие, что она незаконнорожденная.
— Тебе надо было думать об этом раньше! — бросил он ей в лицо. — Мой отец нашел для нас лучшего врача на Парк-авеню, чтобы решить эту проблему. Ты отказалась. Ты не можешь меня обвинять в том, что случится с твоим маленьким выродком! Все несчастья принесла ей ты!
Промелькнувшая в нем праведная ярость заставила его подняться.
— И ты это тоже должна понять и перестать обманывать себя пустыми надеждами выйти за меня замуж. Я женюсь на другой. Объявление об этом будет помещено в следующей «Санди таймс».
Анхела ощутила, будто что-то оборвалось у нее внутри. Она почувствовала, что ее трясет, но ей казалось, что это была не она, а кто-то другой.
— Боже правый! — застонал Картер.
Мисс Прескотт подскочила к ней.
— Мисс Касталди, что с вами?
Лицо Анхелы стало похоже на маску, ее глаза затуманились, каждый мускул в ней был натянут, как струна.
Сбитые с толку, Картер и Прескотт переглянулись. Произошло то, чего никто из них не предвидел.
Наклонившись, Прескотт взяла Анхелу за плечи и встряхнула.
— Мисс Касталди, вы слышите меня?
Ответа не было.
— Как ты думаешь, что это? — спросил Картер. — Может, сердечный приступ?
Анхела слышала и видела их обоих, но только издалека. Как будто стеклянная стена появилась между ней и всем остальным миром — темная, светонепроницаемая стена.
— Кажется, она в шоке.
— Хорошо, как нам, черт возьми, вывести ее из него?
Картера, не волновало, что он не скрывает своих эмоций. Скандал сможет разрушить его намеченную женитьбу, а также его великолепную политическую карьеру, которую отец создал для него.
Прескотт подошла к бюро, подняла телефонную трубку и набрала номер дворецкого.
— Финли, ты можешь привести сейчас ребенка, — сказала она, когда он ответил. — Пожалуйста, поскорей.
— Ты думаешь, это правильно, — слабо возразил Картер, — при таких обстоятельствах?
— Кажется, она безумно обожает своего ребенка. Давай надеяться на то, что Лорис сможет вывести ее из этого состояния. Иначе… — оставив все худшее недосказанным, она повесила трубку.
— Иначе мы будем вынуждены привлечь кого-нибудь со стороны, — беспощадно закончил Картер.
Чувство стыда стало проникать в пустоту, окружающую ее. Она не могла позволить себе, чтобы Картер увидел ее такой, и заставила себя вдохнуть воздух в парализованные легкие и освободиться от тех пут, которые грозились полностью захватить ее, потом, сжимая стул, напряглась и, дрожа всем телом, встала.
— Мисс Касталди, вам сейчас лучше?
— Да, я… со мной все в порядке.
Она почувствовала себя такой посрамленной, что не могла смотреть им в глаза.
— Я знаю, что со мной случилось. Здесь есть ванная, которой я смогла бы воспользоваться. Мне просто надо немного холодной воды, чтобы побрызгать на лицо.
— Да, конечно.
Прескотт указала на дверь, из которой раньше вышли они с Картером.
— Там мой кабинет. Женская комната находится за первой дверью справа, как войдете. Вам нужна моя помощь?
— Нет!
Анхела подняла руки, будто защищаясь от удара.
— Я смогу все сделать сама. Спасибо.
Ее лицо все еще было бледным, а глаза затуманенными. Только собрав все свои силы на то, чтобы переставлять ноги, она смогла выйти из комнаты.
— Слава Богу! — воскликнул Картер со всей неподдельной неистовой религиозностью, на которую был способен.
— Вы опаздываете, — напомнила ему Прескотт. — Вы забыли о коктейле с Рэйнолдс в клубе?
— Черт! — он автоматически взглянул на часы. — Я не могу уехать. Я должен сегодня покончить с этим.
Улыбка извращенного удовлетворения сделала губы Прескотт еще более тонкими.
— Думаю, что на сегодня вы принесли достаточно зла, не так ли? Лучше бы вы позволили мне теперь позаботиться об этом. Кроме того, вы собирались отложить решение этой проблемы на шесть месяцев.
Ее тон выражал, что ничего не произойдет, если он примет ее совет.
— Днем раньше — днем позже, что случится?
— Полагаю, ты права, — неохотно согласился Картер.
На самом деле он успокоился, что у него есть уважительная причина, чтобы уехать. Слава Богу, что у него есть старая, надежная Прескотт. Он одарил ее благосклонной благодарной улыбкой.
— Я знаю, что могу доверить тебе все заботы об этом.
— Разве когда-то было по-другому?
Она посмотрела на него испытующим взглядом.
— Но ты должен был сказать мне, что она любит тебя.
Картер опять посмотрел на часы.
— Позвони мне завтра. В любое время — можешь поздно. Я хочу быть в курсе дальнейших событий.
— Конечно.
— Ты уедешь, как планировала, сегодня в Нью-Йорк?
— Конечно. И думаю, что это будет лучшим вариантом, — поспешно прибавила Прескотт, стремясь сложить вещи до возвращения Анхелы, — если мне не придется вести ее назад в моей машине. В таком состоянии она может неизвестно что рассказать шоферу.
— Но сначала ты должна будешь добиться от нее подписать этот чертов документ.
Если отец обнаружит, что он не смог порвать с Анхелой, он вообще больше не захочет его слушать.
— Положись на меня, Картер. На этот раз мы имеем дело не с одной из твоих сучек.
Ее тон был резче, чем она намеревалась, но она была расстроена, что он не посвятил ее полностью в свое дело.
— Я обо всем позабочусь так же, как это было всегда.
Картеру было неприятно вспоминать, как она покрывала и вытаскивала его из многих очень сложных ситуаций. Она обращалась с ним, как со слабым непослушным ребенком, словно взяв уроки у его отца! Но он все еще позволял ей это, так как в присутствии других она вела себя очень достойно по отношению к нему.
Она была единственной женщиной, которую он не смог совратить. Она также была единственной женщиной, за исключением его прелестной, но глупой и ветреной матери, перед которой он не испытывал угрызений совести. Если кто-то и мог его вывести из себя, так это была Прескотт, и это было еще одним ее преимуществом. Он озарил ее, по его понятиям, своей самой обезоруживающей улыбкой.
